– Я спрашиваю, что здесь творится?! Проводник, почему ты молчишь?.. почему ты молчала раньше?!
Самаэль гневался.
Самаэль был в бешенстве.
А женщину разбирал истерический смех, прорываясь наружу стыдным фырканьем. Князь из князей Шуйцы, Ангел Силы, всемогущий и непогрешимый Малах, не знал, что делать! Точно так же, как минутой раньше не знала, что делать, она, ничтожная мокрица Сале Кеваль… бездна в глубине, былая Сале без предупреждения выбралась наружу, властно заявив о своих правах, и смех, смех, смех был знаменем ее явления!
Смех.
Ливень.
Грязь…
Хищно оскалясь, пан Станислав перехватил ребенка повыше, поудобнее; и лезвие обломка приникло вплотную к тоненькой, детской шее.
– Стой, где стоишь! Ты слышишь, сатана?! Клянусь вилами твоих присных, я его зарежу, как поросенка на свадьбу!
Унося истошно кричащий пропуск, он начал было отступать, пятиться к пролому в ограждении. Но далеко уйти веселому Стасю не довелось. Распластавшись в отчаянном броске, нагое тело дотянулось до Мацапуры-Коложанского, скрюченные пальцы когтями вцепились в ноги зацного пана чуть повыше голенищ сапог, тонкие руки напряглись, натянулись двумя струнами…
Бешеная дочь сотника Логина, забыв себя, грызла врага зубами.
– Юдка! – визгливо заорал пан Станислав, дрыгая ногой и тщетно пытаясь стряхнуть прочь дикий груз. – Юдка, жид проклятый, что ты смотришь?! Убей сволочную девку! Убей!
От распадка меж двумя горбами, где раньше красовалась дверь в пятиугольную залу, спешил Юдка. Скособочась, зажимая бок окровавленной ладонью, он бежал, с хрипом выплевывал комки бурой мокроты; вот еще шаг, другой, третий… вот сапог его каблуком бьет в затылок Ярины Логиновны, и пальцы девушки разжимаются, один за другим…
– Простите, господин Юдка, но я не могу этого допустить!
– Вэй, славный пан, шляхетный пан! Послушайте старого жида: бегите, пока не поздно! А закручивать ус и выпячивать свое шляхетство собачьим хреном…
– Господин консул! Прошу вас, не делайте этого! Господин консул!.. Остановитесь!..
На бегу, изо всех сил торопясь за скрывшимся в проломе Мацапурой, Сале Кеваль, Сале Проводник, носящая смешное для избранных прозвище Куколка, обернулась.
Меркли очертания холмов, утопая в ливне, превратившемся в потоп, опадала кора с деревьев, обнажая рванину бывших шпалер на стенах, колючий терновник осыпался штукатуркой руин, грязь засыхала на глазах, становясь вывороченным паркетом и открывшимися взгляду балками перекрытия; молчал в туманной пелене Самаэль, Ангел Силы, – а между «здесь» и «там», между уходом и возвращением, над нагой, некрасивой девицей, стояли двое.
Консул и герой.
Таким все запомнилось женщине, прежде чем померкнуть окончательно.
Пролог на земле
– …Пан сотник! Пан сотник, здесь кто-то живой!
– Кто? Кто?! Да отвечай же, сучий сын!
Нет ответа.
Средисловие; а проще сказать, Серединка на половинку
Эх, любезные мои читатели, чуяло, чуяло вещее мое: зря на эту книжку бумагу извели, зря гусей на перья ободрали! И панычам-борзописцам говорил: не позорьтесь, не смешите честной народ! хлопните по чарке горелки с перцем, салом заешьте и киньте эту забаву к чертям свинячьим, не во гнев будь сказано!
Где там! будут они простого пасичника слушать! Панычи в тычки, а пани пышна и вовсе котищем диким травила старика! И добро б кропали себе помаленьку, как меж умными людьми водится: вот колдун поганый на скале сидит, замыслы черные лелеет, вот славный лыцарь Кононенко с ватагой на того колдуна уж восьмую книжку сбирается… нет! Наворотили мудростей! Разве что пан ректор Киевской бурсы ихние выкрутасы разберет, и тот небось в затылке лысом не раз и не два почешет!
Теперь уж точно пойдут в народе зубоскалить; и пусть бы высшее лакейство или там пан комиссар – нет, всякий мальчонка голопупый, кому на хворостине по двору гарцевать, и тот пристанет, хмыкнет сопливым носишком: «Куда? зачем? ишь, завернули, всякого им добра мимо хаты!..»
Чистая прекомедия, от стыда хоть на люди не показывайся! Ведь знаю я вас, щелкоперов да книгочеев: станете смеяться над стариком, а в иных знакомцев, что на сих страницах табором встали, мало что пальцем не потыкаете: бачь, яка кака намалевана!
Прощайте! Может, и не свидимся больше.
А напоследок руками разведу: есть в этой книжке, хай ей грець, много слов не всякому понятных. Так ниже они почти все означены, а там понимайте или нет – ваша на то воля. Я и сам каких не знал, так у рав Элиши либо у кнежского писаря без стеснения пытал, даром что старый уже…
За сим остаюсь ваш добрый
приятель, пасичник Рудый Панько
Тезаурус, или же Толковник слов
Абшид – отставка (абшидный – оставной)
Байстрюк – незаконнорожденный, ублюдок
Балабус – хулиган
Банация – наказание
Бовдур – придурок
Ведьмач – я это, люди добрые! Вроде как пан комиссар над тутошней нечистью…
Волоцюга – бродяга
Вудка – водка (а горелка?! а пейсаховка?! эх, да что там…)
Гайдамаки – разбойники (и что в них паны-щелкоперы доброго сыскали?)
Гаковница – помесь ружья с пушкой; имела крюк (гак) для стаскивания всадника с седла
Гаплык – конец всему
Гармата – пушка
Гвалт – шум, крик (сгвалтовать – изнасиловать, опозорить)
Гематрия – числовое значение слова, имеет мистическое толкование
Гилгулим – круговорот душ как частиц души Первого Адама, расколотой грехом; их полное либо частичное воплощение в тела для дальнейшего развития и воссоединения
Глузд – здравый смысл
Гой – не-иудей (ср. «Ой ты гой еси, добрый молодец…»)
Гойдалка – качель
Голота – чернь
Гратулюю – выказываю почет
Джура (чур) – молодой черкас (в обиходе – денщик)
Друк – печать (друкованная книга – напечатанная)
Заброда – пришелец
Заризяка – головорез (а харцызяка – то вдвое!..)
Зацный и моцный (мостивый) – уважаемый, знатный
Зброя – оружие
Зрадник – предатель
Жид – та жид он и есть! Многострадальное слово. Обозначало нацию без бранного смысла. Ведь в наши часы стародавние назови кого «евреем», хоть в Галиции, для примеру, – в рожу схлопочешь! Обидятся…
Жупан – верхняя одежа. Здесь же: кунтуш, чумарка
