Попытался отловить по телефону Диетчика в надежде, что переключусь, и настроение улучшится, но у него на сегодня опять совместные планы с этой Челси. На какой-то они с ней концерт идут. Не знаю. Эти двое превращаются в попугаев-неразлучников. То-то от него ни слуху ни духу.
Перезвонил Мозголому. Теперь этот не отвечает. А я все отсиживаюсь в своем заброшенном горном городе. Закрадываются мысли, что зря я это придумал. Тори не пойми где не пойми с кем. А я тут один, и мир свернулся в какую-то петлю. Мозголом в своем сообщении повторил слово в слово предыдущее, где он предлагал сходить в кино. Нет, не надо думать, что я перепутал и прокрутил по второму разуто, старое. Сообщение новое, просто повторяется слово в слово.
* * *
Как только Рэй на Перенаселенной Земле получит код, окружающая обстановка тут же изменится — земля начнет, качаясь, в буквальном смысле уходить у Рэя из-под ног. Без паники! Это не конец света. Бывают уровни, где все заканчивается моментально, а на Перенаселенной картинка постепенно тает, тает, как будто напоследок дают о себе знать глючные синие таблетки.
По шкале сонливости станет ясно, что спать Рэю хочется все чаще, а времени, чтобы выспаться, требуется больше. ВСКОРЕ ДНИ СТАНУТ КОРОЧЕ, А НОЧИ В КРОВАТИ ДЛИННЕЕ (капслок), потом доходит до того, что Рэй норовит прикорнуть в любом мало-мальски подходящем месте — в метро, на скамейке, за столиком в кафе. Иногда его замечают и расталкивают копы или официанты: «Нечего тут спать, парень. Двигай давай».
В конце концов — через несколько дней после обретения кода-ключа — Рэй просто-напросто вырубится где-нибудь в людном месте. Это начало конца. Народ всполошится, вызовет «скорую», начнутся вопли и поиски кого-нибудь, кто умеет оказывать первую помощь. Но помощь Рэю не нужна, просто он покидает эту землю. Навсегда. Обратного пути нет. Окружающий пейзаж замерцает, заблестит, как будто все это «лишь во сне», и экран померкнет. Уровень пройден. Как гласит граффити на стене туалета в «Мейси» на Перенаселенной Земле (третья кабинка от входа): «Мы кружим в ночи, и нас пожирает огонь».
* * *
Да-а. Поздно-то как…
Совершив писательский подвиг, какое-то время слонялся в мозговой и желудочной коме, а потом решил, что пора выдвигаться на хрен из квартиры, пока не свалился в голодный обморок или не стал вампиром. Оделся (не в смысле, что раньше голый сидел, — просто в этом на улицу не выйдешь) и пошел искать у Мозголома еды и моральной поддержки. Снаружи оказалось темно и мокро — дождь. По машинам и прохожим не разберешь, какой день недели. Может, четверг. Или пятница? Моральной поддержки у Мозголома не нашлось, зато обнаружились компьютерные игры, подогретые макароны с соусом имени Пола Ньюмана и пиво. Может, мне тоже наладить производство продуктов с собственным автографом? Добуду средств на описание прохождения. Будут мысли — обращайтесь. Серьезно! Ха-ха. У меня довольно длинный список любимых блюд.
Мозголом как раз коротал время за «Рухнувшим миром» — миссию никакую не проходил, просто искал себе отдельные задания или головоломки. То по легко убиваемым киборгам палил, то ловил золотую рыбку в каком-то пруду в Сорок втором городе, творил превращающие заклинания и стрелял по мишеням. Мы поболтали (я — ни слова о том, как он себя странно ведет в последнее время, однако наблюдал пристально, пытаясь разглядеть «что у него внутри»). Да уж. Надеюсь, в голове у него не такой хламовник, как в квартире. Там как будто бомбу взорвали — хуже, чем в моем преданном Забвению жилище. Да-а, Мозголом… Не знаю, что с ним такое творится, но уже один ник говорит сам за себя. Лет с пяти — как его мать вспоминала — у него всегда был такой глубоко ЗАДУМЧИВЫЙ вид, что родители беспокоились, как бы мышцы лица не свело. Наверное, поэтому его так и прозвали.
Поскольку Мозголом был занят игрой, разогревать макароны и заливать соусом пришлось мне. (Я, если честно, и сам хотел оторваться от экрана — видеть его уже не могу.) А готовить я люблю. К плите, правда, попадаю нечасто, но в такие дни, как сегодня, сразу понимаю, почему людей увлекает процесс. После перекуса Мозголом дошел до какого-то места в Девятнадцатом городе, которого я и не видел никогда. В кастрюле не осталось ни одной макаронинки. Подъели все. В общем, в Девятнадцатом — офисное здание, где тебя (Рэя) запирают громилы Чана, и (что логично) надо выбраться.
Сперва казалось, что выхода нет — стальная дверь крепко заперта, на окне решетки, и потом, оно слишком крохотное для Рэя. Не пролезет, разве что превратится в лилипута (нет, он не умеет). И все же! Если попадешь туда, не падай духом. Подними лучше глаза к потолку и увидишь там световой люк. Хотя у нас целая вечность ушла, пока мы его обнаружили. Иногда сложнее всего увидеть самое элементарное, то, что у тебя под носом.
Чтобы выбраться, придется нагромоздить пирамидой всю мебель и пролезть через люк. Сперва мы работали вместе, потом начали соревноваться, кто изобретет самое невозможное и причудливое сооружение. Часа четыре так изгалялись, выстраивая дичайшие башни. Например, внизу журнальный столик со складными стульями, в середине один на другом остальные стулья, а наверху диван, придавленный письменным столом. Супер! Мозголому это напомнило тесты, которые он проходил в детстве, когда мать таскала его к психологу (всякие кляксы разглядывать). Мы громоздили пирамиды и хохотали, поражаясь, сколько немыслимо шатких конструкций можно возвести, добираясь до люка.
Короче. В конце концов мне это занятие поднадоело. Видимо, четыре часа — мой максимум в строительстве башен из виртуальной мебели, тем более когда все пиво выпили. Я начал отвлекаться, поглядывать в телевизор («Киллерватты»), думать о будущем, о Тори в далеком далеке, о том, что у нее когда-то было с братом Мозголома (Полом), о котором она почти не говорит, и как между ними все закончилось, только когда он уехал в Портленд, о том, что Тори не нравится, когда М. уходит в себя, потому что она тут же вспоминает, как у него случился первый срыв (мягко говоря). Я все глубже погружался в мысли о нас с Тори, о Мозголоме — куда его приведут эти подъемы-отбои по кругу. Он вроде бы плывет по течению, а на самом деле просто топчется кругами. Мозголома я все-таки из виду не упускал и все больше убеждался: что-то с ним не так, даже когда он сидит играет ко мне спиной и почти не разговаривает. То есть я-то уже отключился, а М. сидел как приклеенный. Строит и строит свои пирамиды, уставился в монитор и приговаривает: «Ух ты, круто!», когда получается хорошая башня, или «Вот блин!», когда разваливается.
Кажется, я отрубился прямо там, на диване у Мозголома. Помню, как наблюдал за ним сквозь слипающиеся ресницы, а Мозголом (то есть Рэй в «Рухнувшем мире») снимал книги с полок и громоздил их одну на другую, строя подобие карточного домика, и немыслимая пирамида тянулась наверх, к люку. При этом он все так же бормотал себе под нос, с головой уйдя в строительство, а когда башня разваливалась, начинал все сначала. Я задремал. Вымотался ведь, да и от пива разомлел. Когда проснулся, Мозголома за компьютером уже не было, он дрых без задних ног на своем футоне, плюхнулся не раздеваясь. «Киллерватты» давно закончились; шел какой-то документальный фильм про гольфиста, перенесшего операцию на бедре. Игра на экране компьютера стояла на паузе. Я пригляделся. Рэй в мигающем офисном свете, легкий, как перышко, балансирует на вершине самой высокой книжной стопки и с Картой побега в руках тянется к световому люку и к звездам.
