И тем не менее мир здешний — тесный и узкий. Рано или поздно пересекаются интересы каждого с интересами каждого. А раз уж решено, что стрельба и взрывы отменяются, то и приходится действовать соразмерно. Случаев, как с Ваней Кивелиди, больше не будет.
Кстати, о случаях… Очень интересный доклад представил Логовенко. Очень. Теперь ясно однозначно — чистая бытовуха. Обычные рублевские бабы, жутко ревнивые друг к другу, вечно живущие в постоянном соревновании с себе подобными. В этой вечной гонке за лучшей одеждой, за лучшей косметикой. За лучшим телом, в конце концов… Где выигравшим достаются призы в виде состоявшихся богатых мужчин. А проигравшие безжалостно из здешней жизни выкидываются.
Обычные бабы сцепились из-за места на автостоянке. Борис Семенович усмехнулся. Да нет, Лариска — милейшая девка, но, конечно, из-за такого случая открывать полноценные боевые действия он не будет. Не хватало еще славы, что он за бабьим подолом в соседскую свару ввязался. Будто пьяная деревенщина из-за пропавшего с плетня кувшина… Пускай сама разбирается. Баба боевая… А вот другая сторона конфликта — это может быть интересно…
Владимирский вызвал помощника. Костя человек доверенный, хоть и хваткий. Или наоборот — хваткий, но, в силу того, что Владимирский платит за эту хватку значительные деньги, — доверенный. Пару раз его пытались перекупить — не сумели.
Помощник появился в кабинете почти сразу же. Словно ждал за дверью. Это тоже было одним из его достоинств — чрезвычайная быстрота и гибкость. Для него не существовало ничего выше приказа босса, и ради его исполнения помощник бросал все, чем бы ни занимался. Владимирский даже подозревал, что Костя, услышав звонок от него, способен сорваться и с женщины. Во всяком случае, не было еще такого, чтобы он не ответил по телефону уже после третьего сигнала.
Но в то же время приказ он мог исполнить именно гибко: результат будет достигнут подчас с весьма большой фантазией. К тому же помощник изобретательно пользовался подчас весьма неожиданными методами.
— Слушай, Костя, — произнес Владимирский. — Ты садись, что ты стоишь. Разговор будет небольшой, но и не очень деловой. Почти семейный. Скажи, у нас есть что-нибудь на Серебрякова?
Глава 4
Заниматься не хотелось ничем. И Анастасия просто сидела в спальне, бездумно глядя в окно.
Только что отзвонилась Сэнди. С очередным душераздирающим воем: «Представляешь, этот козел меня бросил! Я ему все отдала, а он!..»
«Зовите меня Сэнди, — представилась она во время первого знакомства в «Арбате». — У меня такой ник в Интернете».
Как подружились — непонятно. Ничего глупее этой дружбы представить нельзя. Сэнди была типичной «девушкой света», проводившей почти каждый вечер в очередном клубе с очередной тусовкой. Ни ума, ни талантов в ней не было ни на грош. Вернее, был один — она умела заразительно «оттягиваться» в любой компании. Именно в любой — независимо от уровня доходов, образа занятий и образования. Настя никогда не отдыхала в компании академиков, но подозревала, что Сэнди и там нашла бы со всеми общий язык. Мозги ей заменяла внешность, образованность — многочисленные связи и знакомства, а недостаток общей культуры — громадный опыт гулянок в высшем обществе.
Вероятно, именно потому она могла болтать без умолку с любым человеком, нисколько не боясь показаться дурой. Ибо ей, как никому другому, полностью подходила эта фраза: «Прелесть, что за дурочка!»
Но однажды Настя ее поняла. Не сразу, конечно. Но зато — тем глубже. Сэнди была просто маленькой девочкой, которой просто — просто, просто! — изо всех сил хотелось замуж. Кто-то когда-то ей подсказал, где нужно искать перспективных женихов. И она пробралась на одну вечеринку, другую, в один клуб, второй-третий-десятый. Стала завсегдатаем. Ее не то чтобы приглашали… приглашали тоже. Но в ходе любого праздника неизбежно поднимался вопрос о том, что и где будет завтра… «Кто будет завтра в «Китайском летчике?» И Сэнди там оказывалась.
Постепенно у нее даже скопился кое-какой достаток. В конце концов, она была для всех своей. И ее звали то телевизионщики — поучаствовать в какой-нибудь программе, то пиарщики — покрасоваться за несколько сотен долларов на какой-нибудь выставке, то продюсеры — «разогреть» кого-то перед важной презентацией.
Но Сэнди не очень интересовалась деньгами. Квартира ей от кого-то досталась, на утренний кофе хватало, а по вечерам она была угощаема и так. Сэнди интересовалась другим. Она упорно и настойчиво перебирала цепким взглядом тех веселящихся самцов, что проходили мимо нее на этих вечерах и вечеринках, все так же упорно стремясь найти своего суженого.
Беда ее состояла, однако, в том, что у Сэнди было еще и цепкое сердечко. И оно немедленно, как застежка-липучка на куртке, цеплялось за того, кто вдруг попадал в разряд подходящих кандидатов. И девочка прилеплялась к нему накрепко, отдавая действительно себя всю. Включая и деньги.
Вот только мужчины подобной пылкой верности долго не выдерживали. Сколько ей ни втолковывали подружки, что самец человека — животное боязливое, пуганое, излишнего внимания к себе страшится и норовит от оного убежать, — на Сэнди эти увещевания не действовали. То есть она соглашалась — головою, — но ее разум всегда послушно замолкал, когда начинало говорить сердечко.
Потому истории, подобные нынешней, повторялись с регулярностью железнодорожного расписания. И Настя заранее знала даже не то что — чем, но и — когда у Сэнди случится очередная трагедия. Возможно, потому Сэнди с ней и дружила искренне. Ведь Настя всегда ее выслушивала и сочувствовала. Иногда даже приезжала к ней домой, где они на пару напивались «Бейлиза». И всегда обнадеживала ее обязательным и скорым семейным счастьем.
Но сегодня Анастасии было действительно не до Сэнди. Отношения с Витей давали явственную трещину. Как бы ей самой не пришлось искать утешения у подруги и лихорадочно дожидаться нового шанса, шастая с нею по вечеринкам… Вот только, в отличие от Сэнди, шансов у нее было ощутимо меньше. Ибо той возраст еще позволял ждать. А Насте заповедовал уже только надеяться. И потому Анастасия, положив залитую Сэндиными слезами трубку, внимательно разглядывала — не видя — листву за окном. И думала, что ей делать.
Муж крикнул из коридора:
— Настя, я пошел!
Настя направилась к нему — они традиционно обменивались поцелуем перед тем, как расстаться.
— Пока, говорю! — подстегнул ее нетерпеливый голос мужа.
— Погоди, — поспешно отозвалась она. — Сейчас я тебя провожу.
Витя стоял уже наполовину в дверях. Поцелуй его был торопливым. И дежурным. Дверь за ним захлопнулась.
Анастасия постояла немного, бессмысленно глядя на нее. Затем прислонилась лбом к жесткой коже. Что-то было не так. Конечно, поцелуй перед отъездом на работу не назовешь важным признаком семейного благополучия. Или неблагополучия. Но она давно уже начала примечать — хотя не хотела отдавать себе в этом отчет, — что этот когда-то столь привычный и светлый жест… да, именно светлый, он связывался у нее с тем утренним светом, которым умытое свежее солнышко заливает спальню на рассвете… Что-то ушло из этого поцелуя… Вот это самое солнышко.
