Экзаменатор: Объясните, почему в процессе подготовки вы остановили свой выбор именно на этом эпизоде?
Анаксимандр: На протяжении полугода поведение Адама менялось постепенно. Я могла бы выбрать любой из эпизодов «мирного сосуществования» робота и человека, и мне очень хотелось это сделать, чтобы сохранить чувство подлинности. Однако я выбрала представленный вам эпизод, поскольку именно тогда, впервые с попытки убить робота, между Адамом и Артом снова вспыхнула ссора. Многие ученые сетуют на то, что мы склонны рассматривать историю исключительно как череду конфликтов, однако я не уверена в их правоте. Именно в столкновениях между различными точками зрения становится ясно, что именно для нас наиболее значимо. Несмотря на кажущуюся беспечность и прилежное поведение, Адама снедало беспокойство, и в этом эпизоде мы видим, как его чувство неудовлетворенности выплескивается наружу. И, разумеется, выбрав именно этот день, день серьезного конфликта и последующего за ним объяснения, я хотела показать вам один из наиболее важных моментов нашей истории. Долг историка заключается не в том, чтобы закрывать глаза на подобные события, а в том, чтобы пытаться взглянуть на них в новом свете.
Это было серьезное, громкое заявление, но Анакс нисколько не сомневалось, что имеет право его сделать. Наставники в школе рассказывают своим ученикам о споре, произошедшем в тот день между Артом и Адамом, в первую же неделю обучения. Готовясь к поступлению в Академию, Анакс заучивала наизусть огромные куски диалога, состоявшегося между роботом и человеком. Эти строки стали ее частью так же, как имена друзей или прекрасный вид, открывавшийся поутру из ее обители. Анакс сделала все от нее зависящее, чтобы эта часть ответа смотрелась идеально. И все же, как и при демонстрации предыдущего эпизода, она не могла избавиться от ощущения, что чего-то не хватает, что она о чем-то забыла.
Главный Экзаменатор с непроницаемым видом кивнул. Включилась следующая голограмма.
Перемена поражала. Адам был чисто выбрит. Тюремная роба осталась в прошлом. Наручники тоже сняли, и теперь он мог свободно перемещаться по комнате, в которой поставили кровать и уютное кресло. Кроме того, в помещении имелся компьютер, а на столе лежала стопка книг. Адам выглядел гораздо лучше: здоровее и спокойнее. Он сидел на корточках, прислонившись к стене и вытянув руки над головой. Арт, в отличие от него, нисколько не переменился. Робот спокойно и размеренно выполнял упражнение на ловкость пальцев.
Анакс сосредоточила внимание на записи.
— Если бы ты был настоящим, тебе бы это уже давно надоело, — произнес Адам. Ничто в его голосе не предвещало надвигающуюся бурю.
— Если бы это утверждение имело хотя бы крупицу смысла, то я бы на него ответил, — точно таким же спокойным голосом отозвался Арт.
— Я хочу сказать, если бы ты был человеком, личностью, тебе бы это уже надоело.
— Нисколько в этом не сомневаюсь. И этому я тоже рад.
— Тоже?
— Я много чему радуюсь, — произнес робот. — Например, я рад, что не боюсь правды.
Он бросил эту фразу будто бы мимоходом, но прозвучала она так, словно в ней неуловимо крылось нечто важное — в излишней суровости слов, во взгляде, который Арт бросил на Адама. После длительного перемирия андроид и человек снова потянулись к оружию, подняли его, сдули с него пыль и принялись прикидывать расстояние, отделявшее их друг от друга.
— И о какой же правде идет речь? — спросил Форд. Он повернул голову к собеседнику, но продолжил с деланым равнодушием потягиваться.
— Правда в том, что в глубине меня заключена личность.
— Ага. А в глубине меня кусок убогого металла и обезьянья маска. Так что мы одинаковы.
— Если это было бы правдой, мы были бы одинаковы, — ответил Арт, более не скрывая радостного предвкушения ссоры.
— А что именно ты пытаешься отрицать? То, что сделан из металла, или то, что у тебя обезьянья морда?
— Почему ты потягиваешься?
— Спина болит.
— Сколько тебе лет, Адам?
— Восемнадцать.
— Твое тело уже начинает изнашиваться.
— Нет, не начинает.
— Ты стареешь. Сколько протянул самый старый долгожитель? Знаешь?
— Скажи, ты же у нас специалист по фактам.
— Это была женщина, она прожила сто тридцать два года и при этом последние двадцать лет практически не двигалась. Последнюю разумную мысль она высказала в сто пятнадцать лет, последний раз ощутила вкус пищи в сто двадцать, а через год после этого умерла ее последняя подруга. Вы быстро расцветаете, а потом медленно увядаете. У меня все иначе.
Адам опустил руки, встал и посмотрел сверху вниз на Арта.
— Хочешь сказать, твои шестеренки не изнашиваются?
— У меня нет шестеренок. Ты меня путаешь с устройством по переработке мусора.
— Ошибиться легко.
Арт закатил глаза и, скривив губы, заговорил:
— Разница между мной и тобой заключается в том, что изношенные детали, из которых состою я, можно заменить. Помнишь, как ты меня ударил, и у меня отлетела голова? Я появился на следующий день целенький и даже без мигрени. Знаешь над чем они сейчас экспериментируют? Над полным переносом сознания. Есть проект скопировать мои файлы в другую машину, а когда меня снова запустят, проснутся уже два Арта, а не один. Ты ведь даже и представить себе не можешь, что такое возможно. Так ведь?
— Еще как могу. Вот смотри.
Адам подошел к столу, где на тарелке лежал кусок хлеба. Взял ломоть и театральным жестом разломал его пополам:
— Видишь: был один кусок, а теперь их два, — сказал он. — Думаю, с тобой произойдет примерно то же самое.
— Но я ведь не хлеб, так?
— Да, ты гораздо менее аппетитен.
— Я говорил о переносе сознания. Хлеб не обладает сознанием.
— Я думал, мы закрыли эту тему три месяца назад и заключили соглашение.
— Заключили, да. Но ты сказал, что я ненастоящий.
— Я пошутил.
— Ты хочешь сказать, что предпочтешь не спорить на эту тему? — спросил Арт, — И извинишься за свои слова?
— Мне не за что извиняться, — заявил Адам.
— Очень хорошо, — улыбнулся робот. — Я так ждал, когда мне представится возможность с тобой поговорить.
