Уйти от этого вопроса было невозможно.
Анакс знала, что его зададут, и долго обсуждала ответ с Периклом. «Как же я могу ставить ее под сомнение?» — спрашивала она. «Раз ты в нее не веришь, тебе не остается ничего другого», — отвечал наставник. «Но как столько уважаемых исследователей могли заблуждаться? — удивлялась Анакс — Не выставлю ли я себя самонадеянной и наивной дурой? Вдруг мое мнение станет причиной провала?» Во взгляде Перикла, казалось, мог утонуть весь мир. «В Академии важны не зазубренные знания, а проницательность. Да, возможно, твоя точка зрения не произведет на Экзаменаторов впечатления, но, кроме нее, у тебя ничего нет. Именно в ней и заключается твой единственный шанс пройти испытание».
Анакс вспомнила слова учителя сейчас, пытаясь отыскать наилучшие слова для ответа. Для ее ереси.
Анаксимандр: Финальная Дилемма в том виде, в какой мы о ней знаем, реальна, однако я считаю ее толкование во многом неверным.
Трое Экзаменаторов переглянулись, но ничего не сказали. Анакс стояла перед ними в ожидании знака, который они никак не хотели дать.
Экзаменатор: Досмотрим запись до конца.
Арт медленно захлопал в ладоши. Круглые обезьяньи глаза вперились в Адама:
— И это всё? — поинтересовался андроид.
— Большего ты от меня не услышишь.
— Если бы о силе доводов судили исключительно по степени ярости спорщиков, я был бы вынужден признать поражение. К счастью, в большинстве случаев все обстоит с точностью до наоборот.
— Значит, ты запрограммирован так, чтобы пошатнуть мои взгляды, — пожал плечами Адам, чей гнев, по всей видимости, уже сошел на нет. — В таком случае я лучше просто не буду обращать на тебя внимание. Мы называем это патом.
— Интересно ты подобрал слова, — отозвался робот. — С тем же успехом я могу утверждать, что ты запрограммирован меня игнорировать, а я, из желания развлечься, разрушаю эту программу.
— Тебя так научили говорить на заводе, где сделали?
— Я видел, как делают людей. Не рассказывай мне, что это выглядит более благородно. — Дело не в благородстве.
— А я думаю, именно в нем, — ответил Арт. — Ты же произнес свою пламенную речь сердцем. А головой уже понял, что неправ.
— Тебе не следует использовать это слово, — заявил Адам.
— Какое именно?
— «Думаю». Ты не думаешь. Ты вычисляешь.
— Тогда скажи мне, что такое мышление.
— Что, опять сказочка про белого бычка? Мне это начинает надоедать.
— Ты решил уйти от ответа?
Адам посмотрел на андроида сверху вниз, поняв, что не в состоянии проигнорировать брошенный Артом вызов. Возможно, ему и хотелось окончить спор, но промолчать было выше его сил:
— Мышление — это не просто действие. Это осознание того, что именно ты делаешь. Мой мозг управляет работой сердца. Автоматически. Я не осознаю этого. Это результат работы мозга, а не мышления. Если ты в меня что-нибудь бросишь, я автоматически увернусь. Я сделаю это, даже не подумав, — Форд быстро прикрыл лицо рукой, будто бы защищая его от удара. — Сейчас, показывая тебе движение, я о нем думаю. Мои действия умышленны. Я выполняю их с определенной целью, которую удерживаю в сознании. Сторонний наблюдатель не заметит никакой разницы. Разница заключается в намерении, а не во внешнем проявлении. Мы называем эту разницу Мыслью. Ты имеешь дело с данными. Я — с намерениями. В данную минуту я произношу слова, так как хочу донести до тебя определенную информацию. Однако я могу говорить во сне и даже поддерживать беседу с бодрствующим человеком. Это — речь иного рода, бессознательная. Разница опять-таки заключается в наличии или отсутствии Мысли, или метода, пользуясь которым я выбираю те или иные слова. Именно поэтому ты непохож на меня. Твои шевелящиеся губы сродни моему бьющемуся сердцу. Машина, созданная для определенной цели, но лишенная намерений и предназначения.
Арт выдержал взгляд Адама. Лицо андроида расплылось в улыбке.
— Проблема, которую ставят перед нами твои доводы, — начал он, — заключается в том, что с твоей точки зрения все выглядит точно так, как ты сейчас описал. Я не спорю с определением, что ты дал, и не согласен лишь с утверждением, будто я не способен мыслить в рамках тех норм, на которые ты указал.
Для тебя вполне естественно придерживаться такой точки зрения. На своем веку ты повидал много машин. Ты видел, как их собирают, и в курсе, что они не более чем набор движущихся деталей и электрических цепей. Ты знаешь, они неспособны мыслить. Автоматические двери не думают. И печи не думают. Пистолеты не обладают сознанием. Исходя из накопленного опыта, ты делаешь вывод, что машина не может думать.
С твоей точки зрения, чтобы думать, необходимо обладать некой особой дополнительной сущностью. А теперь попытайся посмотреть на проблему с моей точки зрения. Есть много созданий, обладающих мозгом. Скажем, червяк, дрозофила, шмель. А что, они-то думают или их тоже можно рассматривать как своего рода машины?
Я могу заговорить с тобой на семи разных языках. Могу поддерживать разговор и вести спор. Могу с нуля построить свою копию. Могу сочинять стихи и наголову разобью тебя в шахматы. Так кого же ты скорее назовешь мыслящим существом: меня или шмеля? Я всего-навсего машина, а вот у насекомого есть мозг. Если следовать логике твоих рассуждений, то оно более мыслящее существо, чем я.
— У меня мозг куда больше, чем у шмеля.
— Мои электрические цели куда сложнее, чем у автоматической двери.
Теперь они стояли лицом друг к другу, слоено киногерои из старого фильма. Учитывая впечатляющую разницу в росте, фильм явно тянул на комедию.
— Когда я был маленьким, еще до того, как меня перевели в солдаты, наставники приводили нам один парадокс, который назывался «Китайская комната».
— Мне он хорошо знаком.
— Ты мне позволишь досказать до конца?
— Ты знаешь, каков будет мой ответ.
— Знаешь, когда они наклепают еще больше роботов, твои железные собратья, как и я, не придут в восторг от такого болтливого андроида.
Арт замер перед человеком, ожидая продолжения рассказа. Адам успел немного успокоиться. Он заговорил медленно, оценивая каждое слово, будто бы речь, лившаяся из уст, удивляла его самого.
— Говоря о «Китайской комнате», — начал Форд — нас просили представить себе помещение, забитое сложнейшей системой воротов и рычагов. Самой сложной, какую только можно вообразить. Потом мы должны были увидеть себя посреди этой комнаты. Итак, я получаю сообщение через отверстие в стене. Оно написано на неизвестном мне языке. Скажем, на китайском. Так вот, по условиям задачи, у меня есть книга с инструкциями, в которой сказано, какие из рычагов соответствуют иероглифам, использованным в сообщении. За эти рычаги я должен в определенной последовательности потянуть. Я следую инструкциям, система воротов и рычагов приходит в движение, и в результате указка машины выбирает для меня символы, которые нужно переписать из таблицы на стены. Я делаю, что положено, и кладу бумагу в отверстие. Я не понял ни слова из полученного сообщения и не понял, что написал в ответ. Однако благодаря головоломной системе рычагов и воротов сумел составить ответное послание, которое с легкостью прочитает китаец, сидящий за стеной. Он пишет еще одну записку, я снова берусь за книгу с инструкциями и так далее. Таким образом у меня с китайцем идет процесс общения. Одна маленькая деталь: мне неизвестно содержимое записок, которые я сую в отверстие. Таким образом, я принимаю участие в бездумном, бессмысленном общении.
