«Шестерка» одиннадцатого отдела бессменно стояла у подъезда дома.
Шок, который испытал Клячкин в кабинке платного туалета, был, пожалуй, самым сильным ощущением в его жизни. И в лучшие времена удачливый фарцовщик по прозвищу Фарт никогда не держал в руках сопоставимых эквивалентов подобной суммы.
Бомжу, которому ему подобные дали кличку Таракан, она даже не могла присниться. Сейчас вонючая оболочка Таракана треснула, появился шанс навсегда ее стряхнуть. Клячкин понял, что сможет не только подняться со дна, но и достигнуть непредставимых ранее вершин... Если, конечно, сумеет удержать деньги в руках и остаться в живых.
Переложив десяток купюр в карман, он вышел из кабинки и встретил внимательный взгляд туалетного контролера.
– Понос, что ли?
Мужику было за сорок, испитое лицо, вытатуированный на безымянном пальце перстень с четырьмя отходящими лучами.
– Четыре года на баланде, а сегодня сала нажрался... Мужик понимающе улыбнулся.
– Когда откинулся?
– С неделю. Только приехал. Кого-нибудь из общины знаешь?
Контролер покачал головой.
– Я давно отошел.
– Ну ладно...
Клячкин направился к выходу, но вдруг остановился, будто осененный внезапной мыслью.
– Слушай, кореш, не в падлу, двинь мне свои шмотки... С такой картинкой меня в ментярню вмиг заметут... Мужик оторопело молчал.
– Бабки есть, я полный расчет получил... Клячкин вынул и веером развернул пятидесятитысячные купюры.
Контролер заинтересованно дернулся, но тут же нехорошо осклабился.
– Сам рисовал? Ну, мне фуфло не впаришь...
Он осторожно вытащил из веера одну бумажку, внимательно осмотрел ее, понюхал, глянул на просвет. Потом отгрыз уголок, поднес спичку.
– Ладно, давай...
Через несколько минут Клячкин вышел на улицу в ношеном, но вполне приличном пальто и почти новой шапке. На выбритом лице появилось почти забытое выражение уверенности и превосходства.
И то, что в универсаме у метро он первым делом купил французский одеколон, бритву «Жиллетт» и английский крем для бритья, свидетельствовало о возвращении прежних привычек. Потом он купил рубашку и галстук, белье, несколько пар носков и сапожки на меху, большую дорожную сумку, которая после нехитрых манипуляций увеличивала объем вдвое.
В той, прежней жизни невозможно было вот так, без всякого блата, зайти в магазин и приобрести все, что душа пожелает. Теперь приходилось себя сдерживать, чтобы не слишком бросаться в глаза.
Выбрав средний по стоимости костюм, Клячкин зашел в примерочную. Здесь он переложил деньги из чемодана на дно сумки, сверху разложил купленные вещи, через несколько минут туда же лег новый костюм...
Пустой чемодан был брошен в подвал, а Клячкин с сумкой через плечо нырнул в метро. Последними его покупками стали маникюрные ножницы, расческа и тюбик шампуня. Все это пригодилось через час, когда в отдельном номере Центральных бань он приводил себя в порядок.
Вначале он долго стоял под душем, непрестанно намыливаясь и наблюдая, как светлеют струи стекающей воды, потом блаженно лежал в ванне, благодаря судьбу за то, что не подхватил вшей, чесотку или другую подобную гадость, неизбежно сопутствующую унылому существованию бомжа. Потом он ощутил голод и давно не посещавшее его сексуальное желание, что дало повод к меланхоличному философствованию о несовершенстве человеческой натуры, никогда не бывающей полностью удовлетворенной.
Возбужденная плоть островком вытарчивала из мыльной пены. Клячкин вспомнил зоновскую штучку «мухарик», и, если бы сейчас под руку попалась муха, он бы попробовал оторвать ей крылья и запустить на чувствительную розовую полусферу, хотя никогда не верил в действенность такого способа и считал рассказы о нем обычной зековской парашей. Но мух в моечном «люксе» среди зимы не было, и Адвокат привычно сомкнул ладонь вокруг напряженного упругого столбика. Он брезговал «петухами» и потому все четыре года занимался самоудовлетворением, используя ходившие по баракам открытки, воспоминания об охочей до всевозможных извращений жене и многочисленных подругах.
Сейчас зрительные образы не понадобились: горячая вода, расслабленное состояние и душевный комфорт позволили быстро добиться результата. Одна из проблем легко разрешилась, и Клячкин вспомнил античного мыслителя, говаривавшего: «Как славно, если бы простым поглаживанием живота можно было удовлетворять голод...»
Спрыснув распаренное тело одеколоном, Клячкин надел новое белье и одежду и окончательно почувствовал, что возвращается к нормальной жизни. Тараканье тряпье на кафельном полу вызывало отвращение, он хотел бросить его прямо здесь, в урну, но осторожность победила: нельзя допускать поступков, привлекающих внимание и западающих в память окружающим.
Не надевая пальто, Клячкин вышел в длинный коридор и попросил у дежурной – разбитной бабенки с крашенными перекисью волосами – газету или какой-нибудь пакет. Рядом с дежурной сидела молодая девица вполне определенного вида, короткая юбка почти полностью открывала обтянутые поношенными колготками ноги.
– Долго купались, – улыбнулась блондинка. – Мы уже думали – надо пойти спинку потереть. Я так Гале и говорю: «Пойди, помоги человеку». А она стесняется: «Если позовет, тогда пойду». Правда, Галочка?
Галя смотрела предельно откровенно.
– Ох, девчонки, я сейчас никакой – только из рейса, – улыбнулся Клячкин, забирая кусок оберточной бумаги, полиэтиленовый пакет и нашаривая в кармане мелочь. – Но раз вы такие симпатичные – обязательно зайду еще.
«Про муху подумал, а про бабу – нет, – озабоченно размышлял Клячкин, запаковывая тряпье. – А ведь многие по привычке от дуньки Кулаковой отказаться не могут...»
С большим трудом он заставил себя надеть пальто и шапку туалетного контролера. Сейчас они казались отвратительными и убогими. Добравшись до ГУМа, Клячкин купил дубленку и элегантный «пирожок» из нерпы. Переодевшись, он облегченно вздохнул. Трансформация завершилась. Зайдя в парикмахерскую, он подстригся, добавив последний штрих в свой обновленный портрет, затем, благоухая дорогим одеколоном и с удовольствием ощущая скрип новой одежды по чистому телу, отправился в частный ресторанчик «Две совы», где с аппетитом съел изысканный обед и выпил двести граммов лимонной водки.
Приступив к десерту – фруктовому коктейлю из ананасов, персиков, киви и апельсинов, он впервые за время сумасшедшей гонки последних часов крепко задумался.
Поднявшись по ступенькам предосторожности с самого дна и сохранив при этом деньги и жизнь, он выполнил лишь первоочередную задачу. Теперь следовало легализовываться, восстанавливая контакты, связи, а в конечном счете свои права и возможности, приспосабливаясь к новым условиям непривычного, но способного быть очень приятным мира.
Клячкин, смакуя, выпил рюмку клубничного ликера, отхлебнул кофе, закурил «Мальборо». Резкий переход от одной жизни к другой, нервное напряжение не могли не сказаться: расслабившись, он ощутил огромную усталость. Веки смыкались. Но еще предстояло найти ночлег... И обмануть идущих по следу охотников, спрятаться, раствориться в человеческом муравейнике.
