Но вместо внештатника, милиционера-шофера или сержанта – помощника дежурного на пороге стояли трое сугубо официального вида мужчин, причем помнил он лицо только одного, да и то смутно.
– Отдел по борьбе с коррупцией ГУВД. – Его оттеснили в комнату, и он уже четко вспомнил майора с Петровки, работавшего по личному составу и курирующего их отделение.
– Госбезопасность, – представился второй вошедший.
– Военная прокуратура, – отрекомендовался третий.
«Почему военная?» – мелькнула отстраненная мысль. Время остановилось, и он видел собственную квартиру глазами вошедших: жалкий, потерявший речь предатель и обязательные атрибуты предательства – стол, бутылки, рюмки, раскрасневшаяся симпатичная баба в расстегнутом на верхнюю пуговицу халате. Во всех отечественных поучительных фильмах предательство всегда шло рука об руку с пьянством и развратом. Но надо было объяснить, что это только видимость, совпадающая с привычным штампом, что на самом деле нет ни пьянства, ни разврата – обычная семейная вечеринка, отдых после работы и как непоколебимое свидетельство чистоты и правомерности происходящего – вот, в кроватке, девочка, дочь – Настенька...
Лейтенант Платонов гулко, навзрыд, заплакал. Испуганно вскочила Наталья, до сих пор не понимавшая, что это не обычный визит сослуживцев, и мгновенно вспомнившая все, что рассказывают в милицейской среде про отдел по борьбе с коррупцией, госбезопасность и прокуратуру.
– Раньше надо было плакать, иуда! – сказал майор с Петровки, и хотя в голосе звучало презрение, но и обыденность проскальзывала: не впервые задерживал и слова такие произносил много раз.
– Постановление о производстве обыска.
Ему дали бумагу, текст он был осознавать не в состоянии, только «санкционирую» в левом верхнем углу разобрал и на оттиске гербовой печати прочел: «Военный прокурор».
«Почему военный?»
Наталья дала ему воды, зубы лязгали о чашку, как в плохих фильмах и в действительной жизни.
– Предлагаю вам добровольно выдать деньги, ценности и документы, добытые преступным путем... В комнате появились тетя Вера и Александр Михайлович из третьей квартиры.
«Понятые», – сквозь туман дошло до него.
Подойдя к серванту, он засунул в глубину руку.
– Только без глупостей! – рыкнул майор и настороженно стал рядом. Вынул деньги, теперь они лежали в полиэтиленовом пакете вместе –
грязные зонтиковские восемьсот пятьдесят тысяч и чистые, свои пятьдесят, сложил вместе для «крутости», чтоб сумма была внушительней и приятней. Надо бы это объяснить, да какая разница... Бухнул пакет на стол, майор с чекистом переглянулись.
– Еще что-нибудь есть?
Он покачал головой.
– Посмотрим!
Они быстро и сноровисто прошерстили квартиру: мебели-то всего – сервант да шкаф. В Настину кроватку не полезли, будить не стали. Платонов знал, что тем они нарушили правила, и был благодарен за это нарушение: значит, доверяют, не считают закоренелым, который под ребенка улики прячет.
Чекист нашел на подоконнике папку, развязал тесемки, перебрал стопку бумаг.
– "Муж меня избивает каждый день... ", "Когда я пришел, брюк на веревке не было... ", «Прошу принять меры к соседу...» – на выборку прочитал он и хотел бросить папку на место, но майор не дал.
– Подожди, подожди, – оживившись, он осмотрел содержимое папки и аккуратно положил на стол, рядом с деньгами.
– Это заявления, укрытые от учета, – весело пояснил он. – Еще одна статья.
И, повернувшись к Платонову, укорил:
– А говорил, ничего нет!
Тот хотел объяснить: заявления укрывают все участковые, это мелочевка, не убийства, не изнасилования, не грабежи... Нарушение, конечно, но мелкое, на него обычно закрывают глаза, в крайнем случае выговор влепят – и все! Зачем же их к уголовному делу приобщать?
Но ничего объяснять не стал. Никому здесь его объяснения не были интересны: майор на часы смотрит, понятые зевают... Им скорей оформить, подписать – и по своим делам. Сколько раз он сам бросал задержанных в клетку, писал рапорт – и в детский сад за Настей или дальше по участку. Кому нужно слушать, что тот бормочет, с ним другие разбираться будут.
Когда протокол обыска был оформлен. Платонова вывели из дома и посадил в машину. Зажимая на груди халат, Наталья стояла на промерзшей земле в тапках на босу ногу. Машина резко взяла с места.
Работать надо издали и наверняка – охранникпорученец Седого Гена Сысоев размещал очередной «заказ». Как всегда, обстоятельно, подробно оговаривая детали.
– По первоначальным прикидкам, с трехсот метров, через окно, на прямой линии.
– Куда выходит окно – запад, восток?
Гена почесал затылок и сразу потерял важный вид.
– Не знаю... А зачем это?
– Если против солнца, стекло будет отсвечивать и ничего не увидишь, – пояснил низкорослый щуплый человечек, глубоко утонувший в огромном кожаном кресле. – Нужно еще знать время и толщину стекла. Кстати, у вас есть оружие? Малокалиберка здесь не подойдет.
– Автомат?
Человек в кресле качнул головой.
– «Сайга»?
– Это же не охота...
– Может, гранатомет?
Человек сморщил и без того морщинистое лицо.
– Придется работать своим. Это будет стоить дороже. Но зато отпадают проблемы с толщиной стекла. Кстати, вы делаете поправки на инфляцию?
– Доллар только растет.
– Неважно. Жизнь дорожает. И... смерть тоже.
На бледном лице промелькнула улыбка.
– Я думаю, что сумма составит... Как сейчас принято говорить – от пяти тысяч «зеленых». Конкретно – в зависимости от всего комплекса условий и обстоятельств. Кстати, о ком идет речь?
– Это приезжий.
– Кто?
– Резо Ментешашвили, кличка Очкарик.
Если исполнителю это имя что-то и говорило, то вида он не подал. Впрочем, Гена был уверен – через день-два он разузнает об Очкарике все и учтет его авторитет и вес в криминальном мире при определении конечной суммы. Значит, связи у него действительно крутые... И специалист отличный.
С этим мнением согласился бы и подполковник Голубовский. Хотя он и недолюбливал начальника подотдела физических воздействий, но отдавал должное его профессионализму.
– План операции я хотел бы получить за два дня, – сказал майор Плеско.
Он слыл педантом.
Глава шестнадцатая
Каймаков уже столько раз рассказывал свою историю, что выучил наизусть и употреблял одни и те же слова и обороты.
Частные сыщики слушали внимательно, но без особой заинтересованности. Их было двое – мрачноватые мужики с крупными головами, широкоплечие и ширококостные. К их облику подошла бы военная форма или диверсионный камуфляж, как на охранниках у входа, гражданские костюмы с галстуками казались нарочитой маскировкой под обычных чиновников.
