Они пошли на него сомкнувшись, скандируя металл неотразимой речевки время покупать черные перстни но он, сидя на табуретке, мазутная телогрейка, лишь пощурил хитрецо мутных глазок. «Ну и что?» — едва покачнувшись, чуть ли не отвернулся презрительно, сплюнул под ноги.
— Но как же… ведь «Радио Шао-Линь» передало! — тихо и зло завелся Петр.
— Сегодня ночью, сам слышал.
— На тибетском языке! — ввязалась Варвара.
— А опохмелиться? — тихо спросил Иван-Чай. Ага! он-то был наготове, подбросил на ладони две «Массандры». Телогреечка вспучилась мазутным болотцем, слизнула подарок. «Э-м-м…», умаслено тянет старый хитрец, «ну, а еще-то что?»
Но не выдерживает Петр Ян. Кочегарное небо над головою Отца Кочегаров пронзает солнечный блеск немыслимой шпаги. — Шпага! — орет он. — Чистое золото! Тысячу рублей стоит!
«Ладно, ладно… нешто я не понимаю», темными ручками облапывает чистое сияние, пробует на зуб, бросает понравившуюся вещицу на стол. Она болезненно блещет среди луковой шелухи, скорлупы, крошек.
Заходит в дальний угол, в закуток, указывает пальцем жестяную коробочку на стене в проводах, с сигнальной лампочкой. «Это машин-ь-ка», умягчает привычное слово.
«Машин-ь-ка», действительно — и ничего более!
Стряхивает ржавь и копоть, тычет отверткой, рассыпаются трескучие искры… Забинтованная изолентой рукоятка рубильника застыла на отметке «ЗИМА». Далее деления «ВЕСНА», «ЛЕТО», «ОСЕНЬ».
Иван-Чай оглядывается, тянет время, млеет от своей несусветной значительности. Но вот перестал суетиться, вытер ладони, с хлюпаньем втянул в себя воздух… и прыгнул утренним Брюсом Ли! — повис на рычаге. Наступило странное единовременье… Было слышно, как ползут по снегу китайские спиртоносы-лазутчики, таксисты переговариваются с инопланетными тарелками, комитетчики «Солидарности» варят свой суп, суровые бородачи-подпольщики трескают на гектографах воззвания, аквалангисты листают Бердяева, водопроводчики играют в пыльных подвалах в рэндзю. И над всем этим возносилась неувядаемая мелодия японского квартета «Черные утки» с далекого и забытого, невыключенного где-то вертака.
Рубильник нехотя сдвинулся с места… дедушка еще подтянулся, взболтнул кирзачами — «поехали!», застонал по-гагарински в предстартовых муках.
И были ли они порознь, или магнитный обруч дружеского дела объединил их, но в глубине этого омута народившимся голосом Робертино Лоретти пропела детская труба марсиан, зеленые ветры-дельтапланеристы копили свою силу в распадках горной и равнинной, такой непонятной страны, чтобы не через неделю, так через две единым порывом захватить город, растормошить всех сонь-пассажиров! Рубильник, железисто тюкнув, застыл на отметке «ВЕСНА».
Последний отсчет
Поднявшись на второй этаж их рижского дома, держа в руках поднос с традиционным в этот субботний вечер печеньем (к традиционному чаю), Ингрида удобно устроилась на любимом диване перед телевизором. Ее муж, Янис Земзаре, ведущий политолог-стратег Центра политологических исследований, уставившись в монитор, за столом, заваленным толстенными справочниками и словарями, продолжал работать над своей очередной статьей, лекцией или международным обзором. В ожидании фильма Ингрида пересказала ему новости за неделю, все интересное, что произошло на работе; в Национальной художественной галерее она была научным сотрудником.
Ингрида уже было погрузилась в перипетии любовной мелодрамы, как вдруг Янис, крутнувшись к ней в кресле, в котором было комфортно его большому раздавшемуся телу, завел разговор о… поездке в Москву. Она не сразу поняла. В Москву? Что за необходимость? Какая поездка?
«Понимаешь… — Янис Земзаре выглядел озадаченным. То и дело снимал очки, поигрывая дужкой, трогал то бровь, то морщины, избороздившие его лоб из-за неусыпных размышлений о политических стратегиях. — Для меня это очень важно, чтобы ты съездила в Москву!»
«Но зачем я должна ехать в Москву?» Ингрида пребывала в недоумении.
Давно когда-то она вела отдел искусствоведения в рижском журнале «Максла» — и тогда ездила в российскую столицу, была в курсе художественных событий. Да и дипломатическая карьера Яниса Земзаре начиналась с учебы в МГИМО, со службы советским дипломатом. В последнее время все, связанное с Москвой, отдалилось, словно речь шла о другой планете. После объяснений Яниса стала вырисовываться такая картина. Ей надо съездить в Москву, встретиться с неким «оперативным источником» и получить от него какие-то сверхсекретные документы.
Ну хорошо, Москва. Ну, допустим, законспирированная агентура. Но при чем здесь она, Ингрида? Видите ли… какой-то возникший из небытия русский ученый! Безумный математический гений! По словам Яниса, он заявлял, этот ученый, что именно для Яниса Земзаре у него есть очень важная информация о программировании ядерной стратегии нынешней России.
Дело в том, что не так давно Янис опубликовал книгу. Она рассчитана в основном на специалистов и посвящена анализу стратегий России и Китая, как наиболее развивающихся и самых непредсказуемых игроков на международной арене, обладающих ядерным оружием. Книга хорошо встречена в заинтересованных кругах, переведена в нескольких странах. Но вот что произошло. Разумеется, это связано с выходом книги — и к Янису обратился один русский ученый.
— Этот математик-теоретик, — продолжил Янис, — во времена Советского Союза работал в области математического прогнозирования. Образно говоря, над созданием математической «машины времени», с помощью которой можно «заглянуть» в будущее. Его исследования были посвящены развитию ядерной доктрины Союза. Сделанные выводы весьма, как видно, апокалипсичные… и доказывающие — как развал советской Империи и всего соцлагря в целом, так и дальнейшее укрепление ядерной и экономической мощи Китая не устраивали военное и политическое руководство страны. Математику мягко «посоветовали» немного «подправить» расчеты. Но вместо того, чтобы «пересчитать» все, как надо, ученый стал «стучаться на Запад», полагая привлечь внимание мировой общественности. Так получилось… Налей мне, пожалуйста, чаю, дорогая… — Янис был взволнован воспоминаниями. Ингрида протянула ему чашку. — Так получилось… — он отхлебнул ароматный янтарный напиток, — что именно я помог ему бежать на Запад. Ты ведь понимаешь… некоторые обстоятельства моей деятельности…
Ингрида понимала, насколько полагается понимать жене дипломатического работника. Примерно до середины восьмидесятых Янис работал дипломатом. Советским дипломатом. А это значит, говорим «дипломат» — подразумеваем «сотрудник спецслужб».
Не вдаваясь в подробности, Янис рассказал, что внешняя разведка в те годы была раздираема грызней «бульдогов под ковром»… Правильнее сказать, противоборством «восточно-европейских овчарок» — например, с «московскими сторожевыми». Группировке «восточно-европейцев», в которую он входил, было выгодно сделать так, чтобы «математик» оказался на Западе. Эта акция, при удачном раскладе, очерняла «сторожевых» в глазах руководства страны, отодвигала их на второй план в борьбе за сферы влияния и власть. Весьма кстати, «математик» должен был приехать в Прагу на научный конгресс. Но «москвичи» шли по пятам, почти разгадав замысел «восточно-европейцев». Ситуация крайне обострилась. «Математику» было некуда деваться — и он напрямую обратился к Янису, которого знал как одного из участников «операции по переброске». Этого он никак не должен был делать! Положение самого Яниса Земзаре, подставленного таким образом, было под ударом. Янис мог бы оттолкнуть руку ученого, протянутую за помощью. Но, все же, рискуя, нашел выход из положения. «Москвичи» в тот момент остались с носом.
