Боденштайн и сам подумал об этом вскользь. Но для этого не нужно было бы вычищать всю квартиру, вплоть до мебели.
— Это не могло быть случайностью, что все трое были убиты одним и тем же способом, — продолжила Ютта свои размышления. — У дяди Йосси наверняка была бурная жизнь, в течение которой он приобрел себе не только друзей. Но дядя Герман? Или Анита? Я этого не могу понять.
— Что остается для нас полной загадкой, так это число, которое преступник оставил на всех трех местах его преступлений. 1–6–1–4–5. Мне кажется, что это какое-то указание. Но на что?
В этот момент дверь открылась. Ютта испуганно вздрогнула, когда в дверном проеме появился Моорманн.
— Вы не могли постучать? — прикрикнула она на него.
— Прошу прощения, — садовник вежливо кивнул Боденштайну, но его лошадиное лицо не выражало никаких эмоций. — Милостивой госпоже стало хуже. Я только хотел проинформировать вас, прежде чем вызывать «Скорую помощь».
— Спасибо, Моорманн, — сказал Зигберт. — Мы сейчас поднимемся наверх.
Тот чуть заметно поклонился и исчез.
— Прошу меня извинить, — лицо Кальтензее вдруг стало очень озабоченным. Он достал из внутреннего кармана пиджака свою визитную карточку и подал ее Боденштайну. — Если у вас будут вопросы, позвоните мне.
— Конечно. Передайте вашей маме мои пожелания скорейшего выздоровления.
— Спасибо. Ты идешь, Ютта?
— Да. Сейчас. — Она подождала, пока уйдет ее брат, затем нервными пальцами вытащила из пачки сигарету. — Этот Моорманн просто ужасен! — Ее лицо было совершенно бледным. Она глубоко затянулась. — Этот старый шпион ходит беззвучно по всему дому и каждый раз пугает меня до смерти!
Боденштайн удивился. Ютта выросла в этом доме и наверняка с самого детства привыкла к деликатному персоналу.
Они прошли через холл к входной двери. Ютта с подозрением огляделась.
— К слову сказать, есть еще кое-кто, с кем вам следует поговорить, — сказала она, понизив голос. — Томас Риттер, бывший ассистент моей матери. Я считаю, что он способен на все.
Боденштайн рассеянно шел к своему автомобилю. Элард Кальтензее не любил ни свою мать, ни брата, ни сестру, которые снисходительно отвечали на его антипатию. Почему тогда он жил в Мюленхофе? Зигберт и Ютта Кальтензее вели себя вежливо и услужливо и, не колеблясь, отвечали на все его вопросы, но и их, казалось, как ни странно, не особенно тронуло жестокое убийство троих стариков, которых они якобы очень уважали. Что-то во время разговора с обоими Кальтензее его насторожило, но что?
Спустились сумерки. Зашуршали дождевальные установки, орошая сочную зелень огромных газонов. И здесь Оливеру кое-что пришло в голову. Это было лишь одно придаточное предложение, сказанное Юттой, но оно могло иметь чрезвычайно важное значение.
Суббота, 5 мая 2007 года
Боденштайн смотрел на склеенные бумажные полоски, которые ему вручила Пия Кирххоф, и скептически слушал ее объяснения по поводу того, как она добыла этот доказательный материал. Они стояли перед входной дверью его дома, за которой царила лихорадочная суматоха. В этой фазе расследования Оливер, собственно говоря, не мог позволить себе ни одного выходного дня, но это неизбежно привело бы к семейному кризису средней тяжести, если бы он в день крещения своей младшей дочери поехал в комиссариат.
— Нам надо обязательно поговорить с Верой Кальтензее, — настаивала Пия. — Она должна поподробнее рассказать нам об этих трех жертвах. А вдруг убийства будут продолжаться и дальше?
Боденштайн кивнул. Он вспомнил о том, что сказал Элард Кальтензее. Моя мать считает, что может быть следующей.
— Кроме того, я совершенно уверена, что это она распорядилась очистить квартиру Аниты Фрингс. Мне бы очень хотелось знать, почему?
— Вероятно, у фрау Фрингс была та же тайна, что у Гольдберга и Шнайдера, — предположил Боденштайн. — Но, к сожалению, о разговоре с ней пока мы должны забыть — я только что разговаривал по телефону с ее дочерью, и она сказала мне, что врач «Скорой помощи» еще вчера вечером отправил Веру в больницу. Она с нервным срывом лежит в закрытом психиатрическом отделении.
— Глупости. У нее не тот тип, при котором возможен нервный срыв. — Пия покачала головой. — Она решила исчезнуть, потому что ситуация стала для нее критической.
— Я не уверен, что Вера Кальтензее причастна к этому. — Боденштайн задумчиво почесал голову.
— Кто же тогда? — спросила Пия. — Если бы речь шла о Гольдберге, то это мог бы быть его сын, а возможно, американская секретная служба, которая не хотела, чтобы хоть что-то стало известно об этом человеке. Но в отношении старой женщины? Что же ей скрывать?
— Мы где-то ошибаемся, — сказал Оливер. — Возможно, решение значительно банальнее, чем мы предполагаем. Это число, например, может быть ложным следом, который преступник оставляет, чтобы нас запутать. Остерманн в любом случае должен найти более подробную информацию о предприятии KMF. Ютта Кальтензее вчера упоминала о каких-то долях участия, которые ее отец переписал на Аниту Фрингс.
Вчера после своего визита в Мюленхоф Боденштайн позвонил Пие и вкратце рассказал ей, какие противоречивые сведения о характерах Гольдберга и Шнайдера получил от брата и сестры Кальтензее. Правда, он умолчал еще о том, что Ютта позвонила ему поздним вечером. Он сам еще не понял, как следует расценивать этот звонок.
— Вы думаете, что речь шла о деньгах?
— В широком смысле — возможно. — Боденштайн нерешительно пожал плечами. — В завершение Ютта посоветовала мне поговорить с прежним ассистентом ее матери. Это мы должны непременно сделать — хотя бы для того, чтобы увидеть семью Кальтензее под другим углом зрения.
— Оʼкей, — кивнула Пия. — Я займусь сейчас наследием Шнайдера. Может быть, найду какую-нибудь зацепку.
Она хотела уже идти, как вдруг, кажется, что-то вспомнила. Достала из своей сумки какую-то коробочку и протянула ее Боденштайну.
— Это для Софи, — сказала она и улыбнулась. — С наилучшими пожеланиями от отдела К-2.
Всю первую половину дня Пия перелопачивала горы папок и документов, которые были изъяты в доме Шнайдера, а Остерманн тем временем пытался всеми ему доступными средствами добыть информацию о предприятии Кальтензее KMF, как распорядился Боденштайн.
Было около полудня, когда Пия, несколько разочарованная, оторвалась от работы.
— Этот тип хранил в своем подвале документы половины финансового ведомства, — вздохнула она. — И я спрашиваю себя — почему?
— Может быть, эти документы принесли ему верную дружбу семейства Кальтензее и других, — предположил Остерманн.
— Что ты имеешь в виду? Шантаж?
— Например, — Остерманн снял очки и большим и указательным пальцем потер глаза. — Может быть, это было средством давления. Подумай только о платежах компании KMF на швейцарский счет Шнайдера.
