Жидкое мыло выдавливалось из дозатора крошечными каплями и не столько пенилось, сколько размазывалось скользкой пленкой. Наконец черная кайма превратилась в коричневую, и Остер закрыл кран. Раковина с чавканьем всосала остатки воды. Отверстие слива походило на дыхало кита – края слабо пульсировали, загоняя в стерильную комнату воздух подземных лабиринтов. Антисептик не мог заглушить запахи гнили и мокрой ржавчины. Фундамент здания растаял, истончился, и прямо под сверкающей плиткой пола заколыхалась вода. Остер склонился над раковиной, пытаясь проникнуть взглядом в темноту канализационных труб, и отчетливо услышал долгий вздох. Он точно знал, что в этот момент в сумке мечутся обезумевшие магнитные фигурки. Похолодели ноги. Остер опустил глаза, готовый увидеть, как кафель заливает мутной водой, потерянно посмотрел на сухие плиты и торопливо вышел.
Подойдя к столу, Остер задохнулся от возмущения. Блондинка перебирала брошенные им бумаги. Тонкие пальцы неторопливо, почти ласково прикасались к истертым листкам. Девушка то приподнимала брови, то хмурилась, покусывая губу. Одни листки откладывала, не глядя, другие внимательно просматривала, держа близко перед собой. Остер сухо откашлялся – блондинка повернулась к нему, отодвинув папку. Ни тени смущения – лишь интерес и что-то еще, совершенно невозможное. Готовый взорваться Остер вдруг понял, что это упрек.
– А вы зачем ее ищете? – спросила девушка.
– Кого – ее? – буркнул Остер.
– Рыбу.
– Какую рыбу? – Он грубо запихнул листы обратно. Девушка по-прежнему смотрела на него, чуть улыбаясь. «Да что она понимает! Глупая, нахальная девчонка. Такой и в голову не придет, как можно делать что-то из научного интереса». – Остер кипел от злости, но в глубине его души плескался ужас. Откуда-то он понял: девушка знает все и об исследованиях, и о других, более важных, вещах. С ней можно поговорить о рыбе Доджсона – еще как поговорить! Это пугало, и Остер нарочно распалял возмущение, отстраняясь от непонятной девушки.
Он затолкал папку в сумку, обдирая пальцы о застежку-молнию, зацепил доску – фигурки со стуком рассыпались по полу. Груша скользнула по плитке и остановилась под стулом блондинки. Остер присел на корточки – голова закружилась от накатившего запаха болотных цветов. Подобрав те магниты, до которых смог дотянуться, Остер бросился к выходу.
На следующий день Остер чувствовал себя совершенно разбитым. Спать он отправился поздно, проведя полночи в бесплодных попытках починить свое изобретение. Что-то разладилось и упрямо не складывалось обратно. Остер увеличивал размеры и количество катушек, менял полярность, но прибор не работал. Магнитные фигурки то стояли на месте, то без причины начинали ползать по доске, толкаясь, как щенки у миски. Особенно усердствовал суровый морж в капитанской фуражке: он с яростью набрасывался на соседние фигурки и выталкивал их с доски.
Злость на девицу из кафе мешала, как камешек в ботинке. Остер ловил себя на том, что прокручивает неприятную сцену, выдумывая все более оригинальные и беспощадные ответы. Сейчас бы он поставил нахалку на место! Как она посмела? Будто не знает об элементарной вежливости. Возмущение кипело, глубоко внутри соединяясь с растерянностью и страхом. Остер не мог отделаться от ощущения, что встреча не была случайной. Словно блондинка заранее ждала его. Остер гнал эти мысли: истинный исследователь, он с глубоким презрением относился ко всякого рода таинственным совпадениям и мистическим знакам. Всему есть рациональное объяснение. Даже рыбе Доджсона.
Рано утром, так толком и не выспавшись, Остер вышел из дома. Он собирался вернуться к подземному озеру. Сейчас, когда рыба Доджсона активизировалась, нельзя было терять ни дня. Все дело в магнитном поле: явное следствие использования доски с фигурками. Если так, то вполне можно предположить еще и эфирную природу этого существа. Правда, профессор Рисоцки настаивал на волновых проявлениях эфира, но Остер допускал проявления и в виде рыбы.
Вчерашний ливень выродился в холодную морось. Город просыпался медленно и лениво. По улицам брели редкие прохожие, безликие, как привидения. В хлопьях утреннего тумана город казался пустым и заброшенным. По лужам полз одинокий автобус, фыркая, как тюлень.
Остер добрался до крошечного проулка, упиравшегося в глухую кирпичную стену. Сбоку узкая лестница вела к приоткрытой двери полуподвала. Жесть навеса вспучилась уродливыми горбами. Раньше здесь был китайский ресторанчик, но хозяева давно разорились, помещение пустовало, и о прежних временах напоминали только скелеты бумажных фонариков под потолком. Цементный пол залило водой, в которой плавали обрывки гофрированного картона и пожелтевшие куски пенопласта. Отсюда через сложную систему заброшенных подвалов и подземных складов можно было выйти к Большой Трубе, где Остер оставил лодку.
Он включил фонарик и нырнул в затхлый коридор. Желтый луч скользнул по стене, покрытой вязью свастик и похабных надписей. По углам свисали клочья испанского мха. Шлепая по воде, Остер прошел на бывшую кухню – там еще сохранились длинные столы, обитые ржавым железом и заваленные полусгнившими одеялами. Иногда здесь ночевали бездомные, но надолго никто не оставался: слишком холодно и сыро.
Дорогу Остер знал назубок: через пролом – в узкий туннель, где под потолком тянутся пучки телефонных кабелей, потом через склад текстильной фабрики – в сплетения катакомб под индийским кварталом, где даже камень пахнет корицей… Этим путем он ходил уже не первый год и чувствовал себя здесь гораздо увереннее и уютнее, чем наверху, на шумных и беспокойных улицах. Изредка, когда Остер подбирался совсем близко к границе миров, в тишину подземелий врывался гомон города. В остальное время единственными звуками были скрежет битого кирпича и стекла под ногами, журчание воды да сиплый шелест собственного дыхания. Луч фонарика выхватывал то скопления бурых водорослей, то колонии бледных грибов. Белый, почти прозрачный краб размером с детскую голову метнулся в щель между трубами и тихо скребся там, пока Остер не отвел фонарь. Порой очередной туннель разрезали косые полосы серого света, льющегося сквозь решетки стоков. Но вскоре о существовании остального мира напоминал лишь далекий перестук поезда метро.
Остер почти вышел к Большой Трубе, когда впереди мелькнул слабый огонек. Остер остановился и выключил фонарик. На мгновение он почти ослеп: темнота навалилась, сжав в тисках клаустрофобии. Он зажмурился и сосчитал до двадцати, дожидаясь, пока под веками исчезнут разноцветные пятна. Когда Остер открыл глаза, то уже мог различать что-то дальше собственного носа.
Огонек то вспыхивал, то опять гас. Голубой отблеск расплывался в сыром воздухе тусклым гало. Остер нерешительно шагнул вперед и замер. Может, это горит приманка подземного удильщика, и Остера ждут оскаленные клыки неведомой твари? Или светится фонарик на шлеме такого же, как он, исследователя подземного мира?
В стороне от первого огонька вспыхнул еще один, спустя мгновение – третий, пустой и холодный в кромешной темноте. Остер почувствовал себя астронавтом, потерявшимся в просторах дальнего космоса: на мириады световых лет вокруг – лишь бездушное сияние. Подземное созвездие, великое в малом. Адмиралу Берду и прочим адептам теории полой Земли этот образ пришелся бы по душе.
