«Ладно, — подумал Шюман, — этическую инициативу я проявил».
— Где ты достаешь апельсины в это время года? — спросил он.
— Они немного жестковаты, но я и сам такой же, — пошутил Спикен.
К его столу подошла Берит Хамрин — с сумкой на плече и плащом, перекинутым через руку.
— Ты написала отличную статью для сегодняшнего номера, — сказал Шюман, стараясь подбодрить Берит. — Какие-нибудь отклики уже есть?
Берит остановилась перед главным редактором и кивнула в сторону монитора Спикена.
— Я хочу сказать о Юлии Линдхольм. Мы приняли решение назвать ее в Интернете убийцей?
— Под «мы» Берит имеет в виду всех журналистов Швеции, — язвительно произнес Спикен.
— Насколько я понимаю, только еще одна вечерняя газета и одна из утренних выдали сюжеты о том, что подозреваемая — его жена, — заметил Шюман.
— Нам не надо называть имя его жены, — вставил Спикен.
Берит подошла еще ближе к Шюману.
— Сам факт, что мы публикуем имя Давида Линдхольма, описывая, как он был убит в своей постели, а потом пишем, что подозреваемая — его жена, означает, что нам и не надо называть ее по имени. Всякий, кто знает Юлию, сразу поймет, кого мы имеем в виду.
— Но мы должны освещать сенсационные убийства, — возмущенно произнес Спикен.
— Я бы не стала называть то, что мы сейчас публикуем на нашем сайте, освещением, — сказала Берит Хамрин. — Нормальные люди называют это сплетнями. До тех пор, пока в полиции не подтвердили подозрение, все наши публикации — не более чем слухи.
Андерс Шюман заметил, что сидящие за соседними столами сотрудники поднимают головы и начинают прислушиваться. Хорошо это или плохо? Является ли публичное обсуждение этических проблем признаком здорового климата, или это признак слабости главного редактора?
Шюман решил, что верно скорее последнее.
— Давайте продолжим этот разговор у меня в кабинете, — сказал он, жестом приглашая коллег в свою каморку.
Берит Хамрин принялась надевать плащ.
— Мне надо встретиться с моим источником, — сказала она.
Берит повернулась и пошла к лестнице, ведущей в редакционный гараж.
Шюман вдруг понял, что продолжает указывать рукой в сторону кабинета.
— Значит, вопрос о жене Линдхольма ясен, — сказал Шюман, тяжело уронив руку на колено. — Кто принял это решение?
Спикен напустил на себя вид оскорбленной невинности:
— Откуда я знаю?
Да, да, он прав. Печатной газетой и онлайновым изданием руководят разные люди.
Андерс Шюман встал, повернулся на каблуках и направился в свой кабинет.
Прежняя мысль не давала покоя, укоряя его «эго». «Действительно, что я здесь делаю?»
* * *
Берит принесла восемь туго набитых пакетов.
— Я старалась не обращать внимания, для кого предназначены вещи — для мальчиков или для девочек, — сказала она, протискиваясь в крошечную комнатку гостиничного номера. — Привет, Калле, здравствуй, Эллен…
Дети мельком посмотрели на Берит и снова принялись смотреть на экран. Анника выключила телевизор.
— Смотри, Калле, — сказала она, — какие потрясающие джинсы!
— А вот эти для Эллен, — сказала Берит, садясь на прикроватный столик и расстегивая плащ. — В этом пакете белье, а здесь разные принадлежности — мыло, зубные щетки и прочее…
Дети одевались молча, с серьезным видом. Анника помогла Эллен почистить зубы и одновременно посмотрела на себя в зеркало. Зрачки были такими широкими, что занимали почти всю радужку. Казалось, в глазах отразилась зиявшая в груди рана.
— Сколько я тебе должна? — спросила она Берит.
Коллега встала, сунула руку в сумку, достала оттуда конверт и вручила Аннике.
— Я проходила мимо банкомата и сняла немного денег. Вернешь потом, когда сможешь.
В конверте было десять тысяч крон пятисотенными купюрами.
— Спасибо, — тихо сказала Анника.
Берит оглядела тесную комнатку.
— Может, прогуляемся?
Дети надели обновки. Они молча вышли из отеля и, перейдя улицу, отправились в Хумлегорден.
Небо было затянуто тяжелыми свинцовыми тучами, дул порывистый холодный ветер. Анника плотнее запахнула новый кардиган.
— Как я смогу тебя отблагодарить?
— Я обращусь к тебе, когда у меня сгорит дом, — ответила Берит, поднимая воротник плаща. — Для начала позвони в страховую компанию. Она оплатит твое проживание в гостинице, пока будут восстанавливать дом.
Они вошли в парк. Дети никак не могли освоиться в своих новых кроссовках. У Калле были зеленые, а у Эллен — синие.
Анника заставила себя улыбнуться.
— Бегите играть, — сказала она, — а мы с Берит подождем вас здесь.
Дети, неуверенно оглядываясь, пошли к игровой площадке.
— Где Томас? — негромко спросила Берит.
Анника тяжело сглотнула.
— Не знаю. Мы… мы поссорились. Его не было дома, когда все это случилось. Я не знаю, где он. Его сотовый телефон выключен.
— Так он не знает, что случилось?
Анника покачала головой.
— Тебе надо связаться с ним.
— Я знаю.
Берит задумчиво посмотрела на Аннику:
— Ты ничего не хочешь мне сказать?
Анника села на скамейку и еще плотнее запахнула кардиган.
— Нет, не сейчас, — покачала она головой.
Берит села рядом с ней и принялась смотреть на детей, которые нерешительно осваивали игровую площадку.
— Они быстро оправятся, — сказала Берит, — а тебе надо собраться.
— Я знаю.
Некоторое время они посидели молча, глядя, как дети играют на горке. Эллен смеялась, запрокинув голову.
— Кстати, ты слышала, кого сегодня утром застрелили? — спросила Берит. — Давида Линдхольма, комиссара полиции.
— Того, который выступал по телевизору? — спросила Анника и помахала рукой Эллен. — Его жена — Юлия Линдхольм?
— Ты с ними знакома? — удивленно спросила Берит.
— Однажды ночью я ездила в патрульной машине с Юлией. Помнишь мою серию статей о женщинах, чья работа связана с опасностью?
Берит покачала головой и достала из сумки пакетик с воздушной кукурузой.
— Ты разрешаешь им есть сладости? — спросила она Аннику. — Калле, Эллен!
Она помахала в воздухе пакетом, и дети подбежали к скамейке.
— Сколько мы можем взять? — спросила Эллен.
