— Господи, — пробормотал комиссар.
— На самом деле все было еще хуже, — продолжала Анника. — Машина ударила Экланда дважды. Его тело описало в воздухе дугу и упало на проезжую часть. Машина затормозила, сдала назад и переехала сначала тело, а потом голову. После того как машина, двинувшись вперед, еще раз переехала голову, из машины вышел водитель и оттащил труп к забору футбольного поля. Там он оставил тело и поехал в сторону… как ее… Шёфартсгатан, к Рудной гавани. Какие повреждения были на автомобиле?
— Перед капота и ветровое стекло, — без колебаний ответил Сюп.
— Вам следовало бы заподозрить, что это не обычный случайный наезд. Череп был расколот на мелкие части, позвоночник сломан в нескольких местах, а внутренние органы буквально превращены в месиво.
— Совершенно верно, вскрытие сделали сегодня днем, оно подтверждает ваши слова. Значит, есть человек, который все это видел?
— Свидетель просит, чтобы его имя не разглашалось.
— Вы не можете повлиять на этого человека, убедить его пойти на контакт с нами?
— Я уже пыталась сделать, что могла, но охотно попытаюсь еще раз.
— Если данные свидетеля подтвердятся, а скорее всего, так и будет, это значит, что мы имеем дело с умышленным убийством.
Анника записала эти слова на компьютер.
— Вы не припомните прямо сейчас, что такого мог написать Бенни Экланд в последнее время, что навлекло на него смертельную угрозу?
— Экланд никогда не стеснялся писать о самых противоречивых и неприятных вещах, так что здесь нет ничего странного и необычного. Но в данной ситуации мои преждевременные комментарии являются нарушением служебного долга. Если показания свидетеля соответствуют действительности, тогда, естественно, мы будем открыто рассматривать все возможные мотивы убийства.
— Вы сами будете вести расследование?
— Нет, но я буду осуществлять связи с прессой, поэтому обращаться вам надо будет все же ко мне. Вести расследование будет по-прежнему Андерссон из прокуратуры, но она теперь так погрязла в изучении законов, что, наверное, пока об этом не знает.
Закончив разговор с комиссаром, Анника пошла в редакцию. В тесной комнатке, буквально пропитанной статическим электричеством, за длинным столом сидели осоловевшие редакторы с бледными лицами и бегающими глазами.
— Нам надо поговорить, — сказала Анника ночному редактору.
Крупный высокий мужчина с удивительным проворством встал из-за стола и повел Аннику через помещения редакции в отдел спорта, где открыл дверь в чуланчик, служивший, очевидно, курительной комнатой. Анника осталась стоять в дверях, так как, несмотря на проникающий в щели сквозняк, в комнатушке стояло невероятное зловоние. Пеккари закурил сигарету и закашлялся.
— Девять лет не курил, а сегодня утром опять начал, — сказал он. — Закрой дверь.
Анника переступила порог и искоса взглянула на потолок. Дверь она оставила полуоткрытой. Стены, казалось, навалились на нее, было нечем дышать.
— Так в чем дело? — спросил Пеккари и выпустил против ветра струю дыма.
— Бенни был убит, — сказала Анника, почувствовав, как сильно забилось ее сердце. — У меня есть свидетель, который видел, как это случилось. Полиция признает, что найденные ею улики подтверждают слова свидетеля. По меньшей мере пока. Может быть, выйдем отсюда?
Ночной редактор посмотрел на Аннику как на призрака, зажав в кулаке не донесенную до рта сигарету.
— Ну, пожалуйста! — Анника была не в силах больше ждать. Она распахнула дверь и шагнула в коридор.
Она прошла в дальний угол отдела спорта и обнаружила там одиноко сидевшего за компьютером редактора.
— Привет, — сказала Анника.
— Привет, — ответил мужчина и снова склонился к монитору.
— Убит? — прошептал ей в ухо подошедший Пеккари. — Ты что, смеешься надо мной?
— Вовсе нет. Я напишу статью, ты ее опубликуешь, причем без купюр, и не сольешь в ТТ. Вот что мы сделаем.
— Зачем тебе впутываться в это дело?
— Коллективная ответственность, знаешь ли, — сказала Анника и сосредоточенно пощупала свой пульс. — К тому же это не противоречие, мы же не конкуренты, мы просто дополняем друг друга.
— Я поручу это дело нашему вечернему корреспонденту, — возразил ночной редактор.
— Нет, — отрезала Анника, — это мое дело, и ты мне поможешь.
Он задумчиво посмотрел на Аннику.
— Ты сошла с ума, — констатировал он.
— Я знаю, — согласилась Анника и направилась к своему компьютеру.
12 ноября, четверг
Анна Снапхане проснулась с тупой болью в голове. В глазах мелькали ослепительные звездочки, во рту словно кошки нагадили. Откуда-то из-под кровати доносился невыносимый шум. Мозг начал наобум образовывать самые разные — по большей части ошибочные и неудачные — связи, пока наконец не пришел к заключению, что это звонит телефон. Рука, действуя как вполне самостоятельный организм, принялась шарить под кроватью, нащупала провод и извлекла на свет божий звонящий аппарат. Со стоном Анна поднесла трубку к уху.
— Ты видела газету? — спросила Анника с противоположного конца провода. — По-моему, это совсем не умно. Так, во всяком случае, мне кажется сегодня. Или это было не умно вчера?
Голос Анники отдавался в голове странным эхом — как будто между внутренним ухом и слуховым центром кто-то установил стеклянную мембрану.
— Что? — переспросила Анна, и ее хриплый голос эхом отскочил от потолка.
— «Паулу с поп-фабрики принудили к оральному сексу», — прочла Анника своим раздвоенным голосом.
Анна Снапхане попыталась сесть.
— Кого?
— Я уже ничего не понимаю в нашей идеологии, — сказала Анника. — Я раскопала убийство журналиста, возможно связанное с терроризмом, мы единственные, кто этим занимается, — и что происходит? Все утро «Эхо» и телевидение говорят о Бенни Экланде, ссылаясь на нас, и что мы сами делаем? Пишем о каком-то дурацком отсосе!
Анна сдалась и снова упала на подушку, прикрывая рукой глаза. Сердце стучало как паровой молот, все тело было покрыто противным липким потом. От безотчетного страха крутило в животе.
Последний стакан был лишним, смутно подумала она.
— Анна?
В ответ раздался надсадный кашель.
— Который час?
— Одиннадцатый час. Я уже съездила в этот чертов музей на военно-воздушной базе, а ты, свеженькая, как старый верный муж, сторожишь дом? Я тут попала как кур в ощип.
Анна даже не старалась ничего понять, она сознавала только, что ей плохо. Опять плохо.
— Все так ужасно и грустно, — согласилась она.
