— И как вы его воспринимали?
Ханс, сопя, поставил ногу на следующую ступеньку.
— Не играет никакой роли, кто давал советы газете, к этому всегда, так или иначе, прикладывал руку Биг Бен Эк, который умел приписать себе все заслуги. Он всегда задерживался в редакции допоздна, чтобы внести исправления или вписать пару фраз в чужую статью, чтобы добавить себе материал в авторскую строку.
— Его называли Биг Бен?
— Во всем, что не касалось журналистики, он был сущим негодяем. — Ханс Блумберг остановился, чтобы передохнуть. — Это надо отчетливо понимать.
— Анника Бенгтзон? — послышался голос снизу.
Она спустилась на несколько ступенек и, перегнувшись через перила, посмотрела на площадку нижнего этажа.
— Сюп, — представился пожилой худощавый мужчина с копной седых волос. — Не побеседовать ли нам?
Анника подошла к нему, пожала ему руку и заглянула в глаза, которые в первую секунду показались ей глазами ребенка — прозрачными и светлыми.
— Я обещал поговорить с персоналом во время траурной церемонии, но она очень быстро закончилась. — Морщины на его лице забавно сместились от улыбки.
— Вы возбудили во мне немалое любопытство, — сказала Анника, направившись в отдел писем, где накануне вечером писала статью.
Он совсем не желчный, пронеслось у нее в голове, и пользуется уважением. У него верная система ценностей. Это надежный и спокойный человек.
Она подвинула комиссару стул, а сама уселась на край стола.
— Мы были потрясены вашим вчерашним сообщением, — глухо заговорил Сюп. — Должен сказать, что нас удивила та легкость, с какой вы расстались с такой новостью. «Норландстиднинген» выходит намного раньше «Квельспрессен», так что ваша газета не стала ни первой, ни единственной.
Анника улыбнулась, отметив, что ангелы молчат.
— Я слышала, что вы давно работаете с прессой, — сказала она.
— Поэтому я согласен с капитаном Петерсоном относительно некоторых данных по поводу Ф-21, которые мы с ним иногда обсуждаем, чтобы отвлечься.
Анника почувствовала, как где-то в пояснице заиграл адреналин, волна которого вот-вот захлестнет грудь.
— Полиция много лет имеет подозреваемого в этом деле, — тихо сказал Сюп. — Это один молодой человек, который в конце шестидесятых приехал в Лулео откуда-то с юга. Родился он в Торнедалене. Влился в пару левых организаций, где фигурировал под кличкой Рагнвальд. У нас есть кое-какие данные относительно его настоящего имени, но нет полной уверенности.
Анника онемела от изумления. От откровений старого полицейского у нее зашевелились волосы на голове.
— Вы не возражаете, если я буду записывать?
— Нет-нет.
Она извлекла из сумки блокнот и карандаш и принялась лихорадочно записывать слова комиссара абсолютно неразборчивым от спешки почерком.
— Почему вы заподозрили именно этого человека? — спросила она.
— Рагнвальд исчез, — ответил Сюп. — У нас есть основания полагать, что он бежал в Испанию, где вступил в ЭТА. Он был профессиональным террористом, и нападение на Ф-21 стало его выпускным экзаменом в школе терроризма.
В дверь постучали. Это был полицейский Форсберг.
— Прошу прощения, Сюп, но мы нашли нечто удивительное.
— Что?
— Письмо из-за границы со странным содержанием.
Он посмотрел на Аннику и замолчал.
Она почувствовала, что ее начинает бить дрожь, но постаралась скрыть волнение.
— Может быть, это письмо сумасшедшего, — бесстрастно сказала она. — У меня у самой дюжина мешков таких посланий.
— Читайте, — приказал комиссар Сюп.
Форсберг поколебался, потом извлек из кармана сложенный вчетверо листок из блокнота и осторожно развернул его затянутой в резиновую перчатку рукой.
«Не может быть созидания без предварительного разрушения, — начал он читать. — Слом означает критику и неприятие, означает революцию. Она предполагает рассуждение о делах и вещах, какие будут после нее созданы. Тот, кто начинает с разрушения, закладывает основу процесса созидания».
Анника торопливо записывала, вполовину сокращая слова. Углом глаза она видела, как Форсберг опустил письмо.
— Может быть, где-то уже тикает часовой механизм? — сказал Форсберг.
Анника увидела, как комиссар покачал головой, и машинально повторила это движение.
— Мы в его кабинете, — сказал Форсберг и исчез.
— Я могу написать о Рагнвальде?
Комиссар кивнул.
— Это не помешает расследованию?
— Напротив, поможет, — возразил Сюп.
Анника молча смотрела на полицейского комиссара, понимая, что эта доверчивость не исключала некую хитрость. Нельзя не стать лисой, столько лет проработав в полиции.
— Скажите, зачем вы мне это рассказываете, — сказала она.
Мужчина на удивление легко поднялся.
— Данные слишком абстрактны и не могут служить доказательством обоснованности подозрений, — сказал комиссар. — Мы не знаем точно, он ли это сделал, но полагаем, что он мог быть активным соучастником или даже организатором преступления. Возможно, у него были сообщники. Вам должно быть известно, что на месте преступления обнаружены отпечатки следов обуви. Мало найдется мужчин, которые носят тридцать шестой размер.
Это последнее было, без сомнения, тоже новостью.
Он вышел, оставив ее сидеть среди писем об уборке мусора и собачьих какашек с улиц. У Анники было чувство, что она получила нечто гораздо большее, нежели обычную сенсацию.
Она принялась не спеша вставлять недостающие буквы в свои записи.
Не может быть созидания без предварительного разрушения.
Это правда, подумала Анника.
Тот, кто начинает с разрушения, закладывает основу процесса созидания.
Этому дьяволу не откажешь в уме.
Голоса таксистов, толпившихся у входа, преследовали ее, как шум водопада, пока она шла на посадку по маленькому залу аэровокзала. Было такое чувство, что лают идущие по следу охотничьи собаки. Они, вообще, работают? Может быть, вся их работа заключается в том, чтобы стоять на сквозняке у дверей, защитившись от холода темно-синей формой с золотыми пуговицами?
Она заняла свое место в самом хвосте самолета. Соседкой оказалась женщина с двумя маленькими детьми. Один ребенок сидел у матери на коленях, второй ползал по проходу. Анника расстроилась, так как рассчитывала за время полета написать несколько статей. Потом будет некогда.
— Прошу извинения, — обратилась она к стюардессе, когда самолет поднялся в воздух. — Мне надо поработать. Можно пересесть на другое место?
