– Сегодня он подставил нас обоих, – начал Гонтарь. – Папа ткнул меня мордой в его паскудный доклад и сказал, что ты тоже облажался со всех сторон. А он один работает за всех и прикрывает наши просчеты.
Хотя имя не произносилось, уточнять Степашкин не стал, прекрасно понимая, о ком идет речь.
– То, что он делает, вообще не входит в функции главка охраны! – возмущенно вытаращил водянистые, с наглецой, глаза министр обороны. – Ладно, если бы это раскопали твои люди, мы бы всегда договорились и решили все вопросы без излишнего шума.
«Как же, как же, – саркастически подумал Степашкин. – Ты такой кроткий и покладистый...» – Но он влез и в твою, и в мою компетенцию! И мы не знаем, что он шепчет Папе на ухо!
– Почему же... Про меня – что я не тяну свою должность. Про тебя, очевидно, то же самое. Поговаривает об объединении всех силовых структур. Догадываешься, кто будет ими руководить?
– Да нет... Папа его от себя ни на шаг не отпустит. – В голосе Гонтаря отчетливо слышалась плохо скрытая ненависть.
– Какая разница... Проведет управляемого человека из своих конфидентов... Во всяком случае, меня он крепко взял на крючок!
– Насколько крепко? – быстро спросил министр.
– Если доведет свое дело до конца, то в ФСК появится новый руководитель.
– Вот так... – Гонтарь присвистнул. По большому счету, судьба собеседника его мало волновала. Но важен прецедент. «Сегодня – ты, а завтра – я...» Каждая победа укрепляет позиции врага. Значит, надо ему всячески мешать.
– У него создана агентурная сеть за рубежом, имеются свои резидентуры в посольствах, – продолжал Степашкин. – Помнишь генерала Верлинова?
– Еще бы! Он хотел ткнуть ГРУ мордой в грязь и подорвать авторитет всего министерства! Только наши его переиграли. Потому он и пытался скрыться. Собаке и смерть собачья.
– Наш друг установил, что Верлинов жив. И собирается на этом сыграть.
– Жив? – удивился Гонтарь. – Это плохо! Но ему же вынесли приговор!
– Вынесли. Но в Греции ему от этого ни холодно ни жарко.
Министр остановился, внимательно рассматривая выкрошившийся шов между бетонными плитами.
– А как по этому поводу настроен Папа?
– Сказал, что с предателями надо поступать по закону.
Гонтарь усмехнулся.
– Вот по закону и поступим. Я пошлю своих «летучих мышей» исполнить приговор! Пусть наш друг потеряет свои козыри!
– Неплохая мысль, – сказал Директор ФСБ.
* * *
Христофор Григориадис мучался от раздвоения личности. Такое с ним уже случалось – после вербовки в Москве. Он считал себя порядочным человеком, джентльменом, даже псевдоним выбрал соответствующий. Правда, это было тогда, когда сознательно и добровольно пошел на сотрудничество с американской разведкой. Подписывая вынужденное обязательство работать на КГБ, он предоставил Верлинову право дать ему конспиративное прозвище. Потому что понимал: становясь «двойным» агентом, он делает первый шаг по скользкому пути, очень часто ведущему прямиком к могиле. И безвозвратно утрачивает достоинство джентльмена. Верлинов присвоил ему псевдоним «Орел» – агенты любили громкие, благородные, значительные прозвища, компенсирующие те моральные издержки, которые неизбежны при оперативной работе.
Джентльмен-Орел переживал оттого, что сущность его раздваивалась, и аккуратно пытался сбросить умело накинутое ярмо. Такое случалось нечасто, но ему удалось вернуться в ипостась Джентльмена. Во многом удачу обеспечила терпимость курирующего офицера; Верлинов не поставил вопроса о принятии к ускользающему Орлу так называемых «острых мер».
Нынешнее раздвоение Джентльмена было связано с противоречием между чувством и долгом. Долг предписывал раскрыть Роберту Смиту настоящее имя Джеймса Кордэйла, но чувство благодарности Верлинову этому препятствовало. Христофор помнил овладевший им ужас при реальной угрозе пятнадцатилетнего срока в страшной русской тюрьме. И хотя Верлинов выручил его по служебной надобности, Орел рассматривал бывшего куратора как своего друга-спасителя. В этом состояла беда Христофора: агент не должен поддаваться чувствам, ему категорически противопоказана сентиментальность. Конечно, в данном случае играла свою роль и подписка гражданина Григориадиса о сотрудничестве с КГБ, хранящаяся в далеких московских архивах, и пятьсот тысяч долларов, которыми гость расплатился за предоставленное убежище, но Джентльмен искренне верил, что движет им исключительно благодарность.
И на Сирос он прибыл, чтобы выполнить просьбу Верлинова. Просоленные доски пирса пахли морскими водорослями, голодные чайки кружили у дальнего причала над мачтами «Марии», молодой англичанин фотографировал «полароидом» тоненькую подружку с развевающимися по ветру волосами. В небольшой таверне на набережной все столики пустовали, хозяин обрадованно рванулся навстречу, но вынужден был скрыть разочарование: Христофор заказал лишь чашечку кофе.
Расстегнув плащ, он присел за столик у окна. Хотелось выпить вина под копченых мидий, но перед встречей с Циклопом он немного нервничал, да и невесть откуда взявшиеся в «мертвый» сезон туристы настораживали...
Джентльмен устал. Он никогда не признавался, даже самому себе, что провал в Москве поселил где-то глубоко в лабиринтах души постоянный страх. С тех пор он избегал рискованных ситуаций и с нетерпением ждал момента, когда можно будет выйти из игры. Появление гостя из прошлого, давнего друга-врага, лишь обострило затаенное чувство. Христофор тяжело вздохнул. Он поможет ему. И пусть уходит. Услуга за услугу – и они квиты.
Громоздкая фигура Циклопа появилась в конце набережной. Джентльмен поднял маленькую чашечку, сделал глоток и незаметно осмотрелся. Вроде бы все спокойно. Только эти туристы... Но, похоже, они заняты лишь друг другом. И находятся слишком далеко для аудиоконтроля. Хозяин? Ведет себя совершенно спокойно, деловито насыпает в жаровню древесные угли. К тому же таверна выбрана совершенно произвольно из полутора десятков точно таких же... Нет, здесь все чисто.
Циклоп поравнялся с таверной, лениво взглянул в окно. Их взгляды встретились. Джентльмен кивнул. Громадный детина замедлил шаг и остановился, будто внезапно почувствовал желание чего-нибудь съесть или выпить. Когда он шагнул ко входу, это выглядело вполне мотивированно.
– Белого вина и копченых мидий! – грубым голосом приказал вошедший и сел на жалобно скрипнувшую табуретку напротив Христофора. Голос соответствовал его облику. Крупная голова, массивное тело, мощные руки. Резкие черты будто вытесанного топором лица, мутноватый взгляд красных глаз – наглядного подтверждения сотен глубоководных погружений, кессонной болезни, кислородных голоданий. Чуть выше переносицы круглый шрам – след невовремя сработавшего капсюля-детонатора.
– Что надо? – не тратя времени на дипломатические изыски, спросил Циклоп.
«Итальянец по происхождению, американский гражданин по паспорту, тридцать три года, десять лет службы в военно-морских силах США, специальность – подводные взрывные работы, – словно на мониторе компьютера высветились в памяти Христофора анкетные данные собеседника. – Привлекался к выполнению специальных заданий ЦРУ...» – Что надо? – недружелюбно повторил специалист по глубоководным взрывам и оглянулся. Он бы до сих пор продолжал служить во флоте, но в девяносто первом году «Коза ностра» попыталась привлечь земляка к транспортировке наркотиков. Циклоп отказался и должен был умереть, но не захотел, поэтому умерли два человека из Синдиката, а он бежал из страны и укрылся в Греции, ежедневно и ежечасно ожидая приветствия на родном языке, за которым последует выстрел в лицо. Организация не прощает пролитой крови своих членов и никогда не перестает искать отступников.
