Старец сидит в правом углу, почти под иконами. Смуглый. Борода спускается по заношенной темно-серой хламиде. Склонив голову, неподвижно смотрит вниз, себе на руки, которые будто сами, перебирая пальцами, плетут что-то из разрезанных мокрых прутьев. Из левого угла слышится глиняный стук, журчание воды – ученик наливает из кувшина воду. Для меня, наверное. Что ж, весьма кстати.
А старец-то даже не оглянулся на гостя. Видно, весь ушел в молитву. Я читал про таких, углубляются в духовные сферы так, что по многу часов не замечают материального мира.
Ученик молча приносит грубо слепленную кружку, подает. Благодарю, выпиваю одним долгим глотком. Ух, благодать!
– Куда путь держишь, брат? – негромко спрашивает плечистый монах, глядя мне под ноги.
– К вам. Сюда. К отцу Эпихронию. – Имя я сам выдумал, чтобы не задеть экспериментом кого-нибудь из реальных святых древности. – Ищу назидания для души моей.
Парень молча кивает и, получив от меня пустую кружку, так же степенно относит ее обратно в угол, где темнеют горшки и кувшины. Затем возвращается.
– Как твое имя, брат?
– Николас, – произношу на греческий манер.
Замешательство мелькнуло на тесаном лице, видно, что монах желал спросить что-то еще, но воздержался. Вместо этого повернулся к старцу и с поклоном проговорил:
– Авва, к тебе брат Николас пришел. Что скажешь?
С минуту сгорбленный ветхий монах молчал, с удивительной ловкостью сплетая кругом прутья, а затем, не поднимая взгляда, молвил:
– Филипп, подложи-ка прутьев. А то эти уже почти все вышли.
Ученик поклонился еще ниже и неторопливо полез куда-то за корзины, вытащил ворох веток и опустил их в большую миску с водой, что стояла подле ног наставника. Да еще и примял прутья сверху. На то время, пока монах выполнял это нехитрое дело, я для него словно перестал существовать. Мне оставалось лишь хмуро наблюдать. Что ж, быть может, так и положено. Откуда мне знать?
Окончив один круг, старец вытянул из миски два намокших прута, аккуратно расщепил их маленьким ножичком и снова принялся вплетать в круг, наращивая стенки будущей корзины. Ученик тем временем вспомнил про гостя и, обернувшись, кивнул мне. Выглядел он тоже озадаченным. Или мне показалось?
Демонстративно прочистив горло, я перебрался поближе к старцу, благо, в крохотной келье это было нетрудно. Поразмыслив, начал с вопроса, классического для всех патериков:
– Авва, скажи мне, как спастись?
Молчание. Будто меня здесь нет.
Слева присел Филипп, принялся прутья обстругивать. Ну да, не стоять же делу. Вот так прием! Вот тебе и добродетель странноприимства!
Через пять минут я повторил попытку заговорить. А потом еще раз.
С тем же успехом я мог бы обращаться к корзине, которую плел старец.
Давно я себя так по-дурацки не чувствовал.
Спустя час я поклонился и буркнул:
– Спасибо, авва, за то, что ты показал мне, как плести корзины. Помолись обо мне, грешном.
Снаружи неистовствовало все то же пекло. Солнце висело в зените. Сухой раскаленный воздух обжигал горло. Сзади зашуршали шаги. Я обернулся. Увидел Филиппа.
– Николас, может быть, подождешь еще, пока зной спадет?
– Да ладно, – не могу скрыть горечи. – Пойду. Пора уже.
– А воды, хочешь принесу? У тебя и мехов-то нет. Как же ты через пустыню шел?
Махаю рукой, смутившись:
– Ничего, все в порядке. Слава Богу за все. Жаль, что с аввой не поговорил.
– Поверишь ли, в ум не возьму, что это значит. Я со старцем уже четыре года, и никогда он так никого не принимал. Может, подождешь еще?
– Лучше пойду… надо проверить скрипты и по-новой все перезагрузить…
– Что?
– Прости, Филипп, это я… на своем наречии… Заговариваюсь уже. Ну… до свидания.
– С Богом! Ангел в дорогу!
– Спасибо.
Я решительно зашагал по песку в сторону скал. Через десять шагов оглянулся. Почему-то не хотелось выходить на виду у Филиппа. Глупо, а все же… Но он уже скрылся в келье. Еще бы, на такой жаре без толку стоять не будешь.
Вызываю меню: «новая миссия», «примерочная», «выход». Жму на «выход». Жар спадает. Пустыня темнеет… Досада…
На следующее утро, когда Магану проснулся, рядом с ним сидел Энмеркар. Сначала мальчик обрадовался другу, но потом вспомнилось о вчерашнем разговоре и настроение сразу упало.
– Что тебе? – спросил он, откидывая одеяло и поднимаясь с пола.
– Принес завтрак, – ответил предатель, показывая на лежащий на полу брусок. Видно, положил туда, чтобы не обжигать руки. Уже небось все остыло.
– Ну и что? Мне может носить еду Узкий.
– Кто?
– Раб тюремщиков. Такой костлявый, с неживым лицом.
– А, это «рубо», – важно кивнул Энмеркар, выговаривая чужое слово. – Они ненастоящие. Это как дварские машины. Не могут думать сами.
– Рабу и не надо думать. Мне достаточно того, что он приносит еду. – Магану усмехнулся. – Теперь ты стал их рабом, если разносишь еду своими руками?
Энмеркар насупился.
– Я принес тебе еду как друг.
– Если ты мне друг, то почему водишься с тюремщиками?
– Они не тюремщики! Я же объяснял тебе много раз! Они спасли нас! И тебя тоже!
– Ага! Забрали меня из дома, лишили матери и отца, заперли в коробке, издеваются, обращаются как с рабом!
– Твои мать и отец сами прислали тебя с Нарам-суэном, я видел…
– Лжешь! – Магану вскочил, сжав кулаки. – Их заставили! Это твой отец от тебя отрекся, а мой никогда бы этого не сделал!
– Пойдем спросим вместе у Васи-ана! Он теперь может говорить по-нашему. Сам узнаешь все!
– Волосатое Пузо, которому ты прислуживаешь? Иди сам верь его бредням! Когда я вырасту, приду и врежу ему за то, что поносит моих родителей! А тебе врежу прямо сейчас, если еще раз такое скажешь!
– Не смей обзывать его! Он спас тебя из Сна! Ты что, все забыл? Как мы тогда сидели на башне, ходили на речку, я тебе бессонное зелье носил, помнишь? А потом ты заснул, и они прилетели в тот же день и…
– Напали на наш город! Что, и этого, скажешь, не было? Я видел своими глазами, когда летел с Нарам-суэном!
– Им пришлось так сделать, потому что Глава Контактеров убил одного из них и хотел убить всех остальных! И меня тоже! А Васи-ан спас меня и тебя разбудил, поэтому твой отец…
– Он не отказывался от меня! Не лги! Я помню его лицо, когда он прощался со мной!
– Их никто не заставлял, и тебя сюда земляне не брали!
