Краем глаза Рингил заметил, как Ситлоу кивнул.
С быстротой и ловкостью ящерицы акийя повернулась, поднялась по камню, демонстрируя мощные мышцы задней части тела, и исчезла где-то вверху.
Рингил облегченно выдохнул. В груди грохотало сердце.
Пожалуй, оружие все-таки пригодилось бы.
Где-то на холодной, сырой от росы траве, в круге окутанных туманом камней, под незнакомыми звездами…
Обнаженное, белое, как кость, тело стоящего на четвереньках Ситлоу. Он пыхтит и рычит, словно пес, и Рингил снова и снова пронзает его сзади, ухватившись за бедра двенды. Ощущение, что они не одни, что обступившие их камни — молчаливые, возбужденные зрители, заплатившие за право наблюдать зрелище. Дрожа от вожделения, Рингил тянется за членом двенды — вот он, напряженный, пульсирующий, готовый взорваться.
Чувствуя эту силу, Рингил теряет остатки самоконтроля, слышит собственный рык, видит себя словно бы со стороны и сверху, как бьется он между расщепленных ягодиц Ситлоу, как качает набухший, выскальзывающий член, как тот вырывается из его пальцев, как воет и рвет траву двенда, и как он, Рингил, словно по сигналу трубы, кончает за ним следом.
И оседает, валится вперед, будто падающее в реку горящее здание, обхватив Ситлоу сзади, отчаянно выжимая последние капли в мокрую траву, вжимаясь лицом в широкие белые плечи, смеясь и всхлипывая, и слезы, теперь уже колючие, как льдинки, вонзаются в бледную кожу двенды.
За невысокими холмами, под небом, густо усыпанным звездами, пролегала дорога из черного камня. Дорога, построенная для гигантов. Разбитая, с торчащей между плитами травой, она растянулась на добрых пятнадцать — двадцать ярдов справа и слева от идущих по ней. Время от времени они проходили по каменным мостикам, поднимавшимся выше Восточных ворот в Трилейне. Справа, на склонах холмов, молчаливые, как стражники, застыли хмурые башни. Что-то в их архитектуре показалось Рингилу неправильным. Безликие, плоские, они напоминали детские рисунки зданий и отличались только высотой, как будто их вытянули специально, за пределы всякой разумной человеческой целесообразности.
— В них кто-нибудь живет?
Двенда бросил на башни косой взгляд.
— Нет, если есть иные варианты, — загадочно ответил он. — Не по собственной воле.
— То есть это тюрьмы?
— Можно и так сказать.
Некоторое время вместе с ними по дороге шел Джелим, но Джелим другой, незнакомый. Угрюмый красавчик изменился, заматерел и проникся мудростью, об обретении которой настоящий Джелим не мог и мечтать. Более всего он походил на успешного морского капитана, немало попутешествовавшего, повидавшего свет и еще не потрепанного жизнью. Говорил он легко и с апломбом человека, привыкшего к вниманию, часто улыбался и поразил Рингила открытостью и доверчивостью, свойственными разве что обитателям фантастического мира, существовавшего исключительно на фресках, которыми был расписан потолок в спальне Милакара.
— Как твой отец?
Рингил недоуменно посмотрел на него.
— Эй, не надо так шутить.
— Встретил его на улице пару месяцев назад. Джелим наморщил лоб, припоминая. Да, кажется, в Тервинале. Но ты же знаешь, как это бывает, оба спешили, так что и не поговорили толком. Передавай от меня привет, ладно? Скажи, мне не хватает тех наших долгих споров у камина.
— Конечно. Обязательно.
В какой-то момент Рингил перестать спорить с призраками — бесполезно. Но на сей раз оснований было более чем достаточно. Представить Гингрена ведущим у камина задушевные беседы с Джелимом — такое просто не умещалось в голове. И все же когда Джелим наклонился, взъерошил ему волосы и поцеловал небрежно в шею, как делал прежний Джелим, сердце кольнуло. А когда он, альтернативный Джелим, исчез, не попрощавшись, растворился медленно, крикнув: «Ну-ка, парни, прибавим шагу!», рассмеялся, шагнул в полупрозрачную дымку и пропал, вот тогда что-то случилось, что-то отдалось болью, как в тот раз, когда он впервые столкнулся с двендой в голубом урагане.
Позже сделали привал под громадным мостом, и Ситлоу развел костер с помощью красивой фляги, которую носил на поясе. Что было в ней, неизвестно, но вспыхнуло оно призрачным зеленоватым пламенем, а тепла дало на удивление много, учитывая объем горючего. За спиной у двенды прыгали тени по каменной опоре.
— Что чувствуешь, когда вызываешь бурю? — задумчиво спросил Рингил, глядя на огонь.
— Что чувствуешь? — сонно переспросил Ситлоу. — Ничего особенного. Могущество… просто могущество. Потенциал и волю, чтобы использовать его. В конце концов, это и есть магия.
— Я думал, в магии есть правила.
— Ты думал? — По его губам скользнула лукавая усмешка. — Кто тебе такое сказал? Торговка с рынка Стров?
— И все-таки? Разве тот, кто вызвал бурю, никак от нее не страдает?
— Нет, конечно. — Ситлоу помолчал, потом, поняв смысл вопроса, закивал — А, вон ты о чем… Сожаление. Ощущение утраты. Да, он всегда об этом говорил. Да, такая опасность есть. Аспектный шторм — это искривление всех допускаемых вселенной вариантов. Альтернативы собираются в нем, как складки на юбке у невесты. Для смертного эти альтернативы по большей части дороги, которые они никогда не пройдут, дела, которые они никогда не сделают. И организм на каком-то уровне понимает это.
Он?
Впрочем, останавливаться на этой загадке он не стал, слишком много было другого. Джелим появился и исчез, но печаль так и осталась в сморщенных складках сердца.
— Но ты ведь ничего такого не чувствуешь? — Ему не удалось скрыть горечи. — Ты ведь бессмертный?
Ситлоу мягко улыбнулся.
— Пока.
Взгляд его сместился влево, глаза сузились. За спиной послышались шаги.
— Ситлоу…
Голос был женский, плавный и мелодичный, но немного приглушенный, так что Рингил разобрал только имя двенды, да и то прозвучало непривычно растянуто и искаженно почти до неузнаваемости. Он повернулся и увидел стоящую позади него фигуру. Незнакомка была в черном, с круглой головой, на плече у нее висел меч. До него не сразу дошло, что на ней защитный скафандр и шлем вроде того, который показывал под городом Ситлоу. Она подняла руку и сдвинула стеклянное забрало шлема, за которым Рингил увидел пустые глаза двенды.
По спине на тоненьких ножках пробежал страх, и Рингил ничего не смог с ним поделать. В какой-то момент в неверном свете костра темные, ничего не выражающие глаза двенды слились со шлемом, бледное лицо превратилось в тонкую рельефную маску с пустыми глазницами, шлем в шлеме, установленный на плечах защитного, под которым, как он подозревал, не было ничего, кроме той же, что и за глазами, пустоты.
Ситлоу поднялся и сделал несколько шагов навстречу гостье. Они взялись за руки и несколько секунд стояли так, похожие на детей, разговаривая на языке незнакомки. Потом Ситлоу кивком указал на Рингила и перешел на старо-наомский.
