– Я уже давно подумываю о переходе в другое место, – говорил он, теребя в руках вилку. На тарелке Георгия лежал подгоревший бифштекс, и Кадреску мог легко понять, что молодой человек не слишком впечатлен его «аппетитным» видом. – Оставаться здесь и работать за гроши – не самая лучшая мысль, ведь надо семью кормить!
– А у вас есть семья? – чтобы поддержать разговор, задал вопрос Леонид.
– Двое спиногрызов, близнецы, – ответил врач, и на его лице промелькнула гордая улыбка. – Супруга работать не может, потому что им еще и года не исполнилось, так что все на мне. Вы же сами в деле и понимаете, что основной доход дают квоты, да?
Кадреску кивнул. В больнице он трудился не за деньги: наследство, полученное от бездетных дядьки с теткой, позволяло ему вовсе не работать, а консультации, которые патолог давал различным правоохранительным органам, с лихвой обеспечивали его. Плюс – зарплата в ОМР, небольшая, но вполне достойная, учитывая, что он мог месяцами не работать, пока Лицкявичус не подкидывал дело. Леонид получал удовольствие от того, чем занимался, и не променял бы его ни на что на свете. Однако он мог понять, что Георгий, не имея таких возможностей, нуждается в деньгах.
– В принципе, – продолжал молодой хирург, получив поддержку, – это не самая плохая система… Вы слышали, что квоты хотят упразднить?
Кадреску снова кивнул.
– Может, тогда проблема исчезнет? Если страховая компания совместно с пациентом будет платить за операции, то всем будет доставаться поровну, и никто не сможет узурпировать квоты по своему усмотрению?
– Вот только в нашей стране пациенты еще долго не сумеют платить за себя – слишком велики суммы и малы зарплаты. А что вы имели в виду под узурпацией квот?
Молодой человек отвел глаза. Кадреску ждал.
– Вы ведь не будете об этом с Георгиади говорить? – спросил он наконец.
– Вы имеете в виду не выдам ли я вас? Можете быть спокойны. Так что вы собирались сказать?
– Нинель Виссарионовна пользуется тем, что она – заведующая отделением. Распределение квот зависит от нее. Никто не спорит с тем, что она хороший профессионал, но это ведь не означает, что никто другой не имеет права оперировать и получать за это деньги?
– Разумеется, – согласился Леонид, боясь, как бы отсутствие поддержки с его стороны не убило в собеседнике желание высказаться. Он был не слишком силен в таких вещах, однако умом понимал, что должен время от времени поощрять доктора. – Это несправедливо!
– Точно, несправедливо! – обрадовался Георгий. – Онкология – вообще занятие неблагодарное, ведь это одна из самых тяжелых областей медицины. Пациенты, которые не могут платить, подолгу стоят в очереди, а в нашем деле время играет против больного: потяни время, и оперировать уже бесполезно! А квоты дорогие. Их спускают редко, и как только это происходит, мы едва справляемся с потоком пациентов. Это самое хлебное время!
– И когда же вам спустили квоты на Вильмса?
– Год назад. Их было очень много – мы тогда неплохо заработали, но даже сравнивать с заработком Георгиади не берусь – это крохи по сравнению с тем, что загребла она!
– Разве опухоль Вильмса – такое распространенное заболевание?
– В том-то и дело! Наше Министерство здравоохранения – удивительная организация: они распоряжаются квотами и решают, на что именно их выделить, но не видят, что необходимо работать во всех направлениях, а не «спускать» невероятное количество денег на одно заболевание, ничего не давая по другим! Когда деньги не осваиваются, заведующие отделениями и главврачи получают по шапке за то, что не справились – но где, скажите, найти столько пациентов с опухолью Вильмса за такой короткий срок?! Кто с деньгами, уже и без квот прооперировались, а другие… Ну, сами понимаете – когда время является решающим фактором. Мы даже по телефону их обзваниваем, предлагаем лечь на операцию, а родители спускают на врачей всех собак: дескать, где вы были столько месяцев, наш ребенок умер, так и не дождавшись ваших гребаных денег!
– Печально.
– Не то слово! А мы, врачи, все это выслушиваем, хотя, в сущности, нашей вины тут нет, ведь не мы распоряжаемся бюджетом и квотами.
– Давайте вернемся к Вильмсу…
– Да-да, простите. Как вы правильно заметили, пациентов с опухолью Вильмса нам не хватало, когда «сбросили» квоты, и Нинель Виссарионовна… Понимаете, прямо этого, естественно, не говорилось, но некоторые больные с неясными диагнозами… В общем, она подвела их под квоту.
– Подвела? Вы хотите сказать, что операции делались не только тем, кто в этом на самом деле нуждался?
– Ну, можно и так сказать, – неохотно пробормотал Чижов. – Но, может, Георгиади была права: диагноз нечеткий, однако дети-то живы и более-менее здоровы… Она тоже спрашивала об этом.
– Кто – она? – насторожился Леонид.
– Была тут одна журналистка, – вздохнул Георгий. – Молодая такая – слишком молодая, чтобы отнестись к ней серьезно!
– Но вы отнеслись? – Кадреску показалось, что он наконец нащупал связь.
– Она показалась мне профессионалом, несмотря на возраст. Интересная, вдумчивая – не из тех, кто гоняется за призрачными сенсациями.
– И вы рассказали ей то же, что и мне?
– Она обещала не трепаться, пока не соберет достаточно доказательств, и не упоминать моего имени. Я понадеялся, что ей удастся покончить с беспределом, который породила Георгиади, но все как-то заглохло. Видимо, я зря ей доверился!
– Не зря, – возразил Леонид. – Та журналистка пыталась сделать все возможное – разговаривала с пациентами, собирала информацию.
– Тогда почему не появилось никаких статей? Я регулярно просматривал эту газетенку, «Правду жизни»…
– Она умерла.
– Что? Та девушка… Но как?
– Во время несложной операции – с наркозом что-то напутали.
– Надо же! Послушайте, насчет Георгиади… Как бы там ни было, она ведь спасала пациентов, так? В смысле, может, и не тот диагноз ставила, но они ведь могли умереть без операции, верно?
– А могли сохранить почки, – холодно ответил на это Кадреску, поднимаясь. – Если я правильно понимаю врачебный долг, то он состоит в том, чтобы лечить больных от болезни, которой они действительно страдают!
Кадреску перемотал пленку в диктофоне: уже давно он предпочитал записывать все разговоры, которые кажутся важными, – в особенности в тех случаях, когда интервьюируемый мог впоследствии отказаться от своих слов. Он широким шагом пересек больничный двор, не глядя на гуляющих маленьких пациентов и их родителей. После разговора с Георгием Чижовым на душе остался неприятный осадок. Казалось бы, надо радоваться, что хирург вскрыл нарыв и разоблачил Георгиади, но… Что-то подсказывало Леониду, что несправедливость в отношении больных волновала Чижова не так сильно, как в отношении распределения материальных благ. Был бы врач столь же откровенен, не коснись его денежная проблема?
