– Личные вещи. Ты на машине? – спросила она, осматривая себя с брезгливостью. – В автобусе я не поеду!
– На машине, – он открыл дверь, пропуская ее на улицу. И предупредил: – Закутайся, там холодно.
На улице было морозно, пар изо рта вырывался рваными клубами и растворялся в темноте переулка. Ветра не было, но у Геры тут же окоченели коленки и пальцы рук.
– Застегнись, Оль, – попросил Гера, заметив, что она расстегивает молнию на куртке. – Простынешь.
– Нет, – резко мотнула она головой, и капюшон соскочил. – Тут так хорошо! Дышится легко. Такой воздух…
– Ледяной воздух! – возмутился Гера и натянул капюшон на место.
И тут неожиданно Оля оступилась, он подхватил ее, но как-то неловко, неумело, и получилось, что он уже прижимает ее к себе. Крепко прижимает, гладит по плечам, спине и шепчет всякие несуразности:
– Оль, прости меня, Оль… Я идиот! Давно надо было… Оль, как ты, Оль…
Это умно? Это нормально, если учесть, что он почти три недели ее не видел, сходил с ума от беспокойства и скучал так, что дышать было невозможно? Что лопочет?
– Гера-а-а… – Оля плакала, комкая его куртку на груди, и горячо дышала ему в подбородок. – Почему мы такие дураки-и-и? Что мы наделали?
Гера задрал голову, ужасаясь тому, как расплывчаты и неясны в такую морозную ночь звезды. И так больно и сладко в груди, что хочется…
– Оль, поехали домой, – он опустил голову, касаясь губами ее щеки. – Ты знаешь, Оль… Я так люблю тебя…
– Тс-с, – она приложила пальчик к его губам. – Не надо, Гера. Пока не надо.
– Почему?! – Он отстранился, снова поправил на ней капюшон, взял под руку и повел к машине.
Оля промолчала, медленно перебирая ногами по утрамбованному снегу. Голова была низко опущена, щеки блестели от слез. О чем она думала? Что готовилась ему сказать?
Гера почувствовал легкое раздражение.
– Оля… – сказал он, усаживая ее в машину и чуть придерживая дверь. – Я хочу отвезти тебя к себе.
– Нет! – испуганно дернулась Оля и потянула на себя дверь. – Домой, Гера, только домой. Я… Я не могу к тебе… пока.
Хоть одно обнадеживало: пока!
Гера перегнулся через Олины коленки, схватил ремень безопасности, пристегнул ее. Она не шелохнулась.
Они молча ехали через город. Молча поднимались в лифте. Молча кивнули соседям, как по команде вынырнувшим из двери. Вошли. Оля включила свет, захлопнула дверь.
У соседей теперь должно было задребезжать зеркало, машинально подумал Гера. Отобрал у нее шуршащую котомку, помог снять куртку, разделся и пошел за ней в кухню.
– Есть будешь? – он открыл холодильник и поморщился от кислого запаха пропавших продуктов. – Хотя тут у тебя…
– Ничего не хочу, Гера. Сядь, – попросила она, села на краешек стула у стола, глянула на него больными глазами.
Он послушно уселся напротив, но чайник успел все же налить и поставить на огонь. Хоть чаем ее напоит в стенах родного дома. Какое-то печенье и пачка сухарей завалялись, не пропали в ее отсутствие. И сахар есть, и лимон под стеклом в холодильнике как новенький.
– Что скажешь, Оля?
Похудела, осунулась, взгляд странный. Складывалось ощущение, что она что-то задумала.
– Оля. – Гера протянул руку, дотронулся до ее ледяных ладошек. – Оля, о чем ты думаешь? Если я обидел тебя, то…
– Ты ни при чем, – она слегка шевельнула пальчиками, пытаясь переплести их с его. – Вернее, ты при чем! Ты очень даже при чем, но не в том смысле. Что я несу?! Ладно, Гера, давай договоримся, что в наших чувствах будем разбираться потом, когда все закончится.
– Я в своих разобрался, Оль. Дело за тобой, – он осторожно подтянул ее пальчики к своим губам, поцеловал. – Но торопить я тебя не стану.
– Ага, хорошо, – отозвалась она рассеянно.
Кажется, даже не поняла, что он целовал ее только что. И вдруг встрепенулась и перевела взгляд на рабочую сторону кухни.
– Залезь вон в тот ящик, Гера, – попросила неожиданно.
– Зачем? – удивился, но все равно полез, дотянувшись с того места, где сидел. – Ну? Ножи, ложки, вилки.
– И еще что?
– Половник, шумовка, большая ложка, толкушка и… молоток.
– Для отбивания мяса, – кивнула она, договаривая за него. – Видишь его?
– Вижу. – Гера достал аккуратный молоточек из тусклого металла. Повертел его. – И что?
– А то! Если этот на месте, то каким убили ту несчастную?!
– Оп-па!!! – Он для чего-то вскочил, подбежал к ящику, перерыл там все, будто ответ лежал на дне ящика, но, кроме столовых приборов, ничего не нашел. Глянул на Олю. – И чем тогда ее убили?
– Молотком, – ответила она, заговорщически понизив голос.
– Каким?
– Таким же! – кивнула она на тот, что держал в руке Гера. – Один в один!
– А чей тогда был тот?!
– Тоже, выходит, мой, раз на нем обнаружились мои отпечатки, – ее глаза сделались огромными.
– Ничего не понимаю! – взмахнул Гера руками. – Молоток твой лежал в ящике, так?
– Так.
– В ящике он и лежал.
– Ну!
– А тот, который тебе Носов показывал с твоими отпечатками, почему ты опознала?!
– Опознала, – съежилась Оля под его гневным взглядом. – Потому что он тоже мой.
– Как так может быть, Оля? Ты что, коллекционируешь их?!
– Нет. Просто покупаю.
– Сколько тогда ты их купила?
– Два. Один у тебя в руке.
– А второй?
– А второй теперь у Носова.
– А до этого где он был?! – взревел Гера. В голове все перепуталось. – После того как ты его купила и до того как он опустился на голову бедной женщине, где он был?
– Кажется… – Оля наморщила лоб, припоминая. – Кажется, на даче. Погоди, дай вспомнить.
Она перенеслась мыслями в лето, когда покупала столовые приборы. Был июль. Была распродажа в гипермаркете на Советской. Она после работы заехала за продуктами, но так увлеклась, что набрала целую тележку покупок. Прокатила ее до багажника машины. Разложила пакеты: продукты отдельно, посуду и приборы отдельно. С посудой и приборами было три пакета. Один для дачи, два для дома. Дачный пакет она оставила в машине, все остальное занесла в квартиру. А в пятницу она поехала на дачу. Приехала раньше Вити и решила все купленное обновить. Жарила мясо, отбив его перед приготовлением особенно яростно, желая проверить молоток на прочность. Варила картошку, делала окрошку. Накрыла стол на веранде, поставив новую посуду и прикрыв сверху все салфетками. И пока муж выбирался из городских пробок, пошла искупаться на пруд.
