– Хитрый, мерзавец!
– Ты о ком?
– О Прозорине, – хмуро произнес сыщик. – Даже если откопать трупы, поди докажи, кто убийца. Душегуб от всего открестится. А мне придется объяснять, как я нашел останки.
– Скажешь, интуиция бывшего опера сработала.
– Издеваешься?
Глория с грустью покачала головой. Вороны вспорхнули и с громким карканьем пролетели над торчащим из руин дымоходом.
– Девушек убили здесь? – спросил Лавров.
– Полагаю, их привезли сюда уже мертвыми.
Она не знала, откуда берутся эти ответы. Сами приходят на ум, являются из параллельной реальности, или их кто-то нашептывает.
Становилось все холоднее. У Глории покраснел нос, руки она прятала в карманах дубленки. Кожаные перчатки не грели.
– Снегу намело, не пробраться, – сказала она. – Ты иди, я за тобой.
Лавров медленно шагал впереди. Там, где он ступал, образовывались ямки, куда ставила ноги Глория. Чем она руководствовалась, командуя в спину своему спутнику: «Правее… левее… прямо… опять левее»? Что ее вело? Голоса мертвых, которые желали наказать обидчика? Дар предвидения? Способность переживать чужую радость и боль?
Наконец она дернула сыщика за рукав и твердо заявила:
– Здесь!
Он недоверчиво обернулся. Небольшая полянка, нетронутый снег, голое кривое дерево, похожее на дуб. Ничего, указывающего на захоронение. Кроме, пожалуй, дерева вилообразной формы. Из могучего ствола тянутся вверх две ветви: прямая и искривленная.
– Убийца хотел запомнить место?
– Приметная полянка, – кивнула Глория.
– Он что, собирался ходить на могилку? Ублюдок!
Он молча осмотрелся. Вокруг застыли старые сосны, укутанные снегом, и только вилообразное дерево казалось обнаженным и беззащитным.
– Здесь, – уверенно повторила Глория. – Под этим кривым дубом.
Лавров безмолвно созерцал белую поляну, деревья, наметенные у стволов сугробы, мглистое небо с проблесками голубизны. Бледный солнечный свет пробивался сквозь пелену облаков.
Какой-то покрытый инеем предмет приковал к себе внимание сыщика.
– Что там висит? – показал он на дуб. – На кривой ветке? Видишь?
Глория подняла голову.
– Похоже на венок…
– Он что, псих, венки развешивать?
Лавров, чертыхаясь, подобрался к кривому дереву, потянулся, достал «венок» и осторожно встряхнул. Это оказались сплетенные вкруговую цветы, засохшие и перемерзшие.
– На могильный не похоже. Такие венки надевают на голову, – заключил он и вопросительно покосился на Глорию. – Я прав?
Она кивнула, уставившись на кружок из мертвых цветов в его руках.
– Что это значит?
– Дерево Фей, – вырвалось у нее. Она не собиралась говорить ничего подобного. Слова сами слетели с уст.
– Не понял?
– Этот дуб – Дерево Фей, – объяснила Глория. – Венок, который ты держишь, предназначался для феи. Кто-то сплел его из лесных цветов и повесил на ветку в надежде, что фея заберет его. Но поскольку венок остался на дереве, фея не приняла подношение. Значит, она гневается на дарителя.
– Сказки, – дернул подбородком Лавров, но не стал выбрасывать венок в снег, а аккуратно повесил на место. – При чем тут фея, вообще?..
* * *
Поместье «Дубрава»
После «Трактира» Прозорин вернулся домой за полночь и уснул в своем кабинете на диване.
Катя не ждала мужа и заперлась бы изнутри, будь в ее спальне замок. Она лежала и прислушивалась к звукам и шорохам в доме, вздрагивая и замирая от страха. Принять снотворное Катя боялась. Вдруг она крепко уснет, а в этот момент ее придушат или перережут ей горло?
– Я даже крикнуть не успею, – шептала она в пустоту комнаты. – Никто не придет мне на помощь.
Свет от ночника падал на зеркало, и Кате казалось, что на стекле проступает знак дьявола – начертанная красной помадой пятиугольная звезда.
Испачканный в крови шарфик, который тлел в ванне, тоже предупреждение.
«Чья-то глупая шутка, – уверял ее супруг. – Кто-то из прислуги прикалывается. Горничная или кухарка. Могу уволить обеих, если хочешь».
«Это не они!» – возражала Катя.
«Тогда остается только наш дорогой гость, господин Лавров, – с притворным сожалением заявил Прозорин. – Отказать ему от дома?»
«Не перекладывай с больной головы на здоровую».
«Я тебя не понимаю, Катрин, – пожимал плечами супруг. – Чего ты добиваешься?»
«Мне страшно! Я всех боюсь… меня все пугает!»
«Это нервы. Пригласить к тебе врача? Пусть выпишет каких-нибудь успокоительных таблеток».
«Сам глотай таблетки! – разозлилась Катя. – Может, это ты «приколы» устраиваешь, чтобы разнообразить нашу семейную жизнь?»
«Ты с ума сошла…»
«После той ночи я тебе не верю. Больше не приближайся ко мне! Я попросила горничную стелить тебе в гостевой спальне».
«Лучше в кабинете», – криво улыбнулся Сергей.
Он потянулся губами к ее щеке, жена отшатнулась. Прозорин вздохнул, развел руками и молча зашагал прочь.
Катя ждала раскаяния, выяснения отношений, скандала, наконец. Но муж, кажется, не чувствовал себя виноватым. По крайней мере, не настолько, чтобы заглаживать вину.
Перед ужином Кате позвонил из пансионата отец. Он повредил ногу и был вынужден лежать. На приглашение проведать его дочка ответила отказом. Меньше всего ей хотелось предстать перед пронизывающим отцовским взглядом и отвечать на его вопросы.
«Значит, не приедешь? – огорчился он. – Мой отдых подходит к концу, а мы не успели поговорить».
«Мне нездоровится, – объяснила Катя. – Голова болит, слабость. Прости, па. Я просто не в силах!»
«Что-то серьезное?»
«Обычное женское недомогание. Пройдет».
«А твой благоверный гудит в «Трактире», – сообщил отец. – С этим своим Федором. Распустила ты его, Катюха!»
В его голосе сквозило недовольство поведением зятя и странным попустительством дочери.
«Сереже надо развеяться, – притворно улыбалась она. – Он и меня звал, но я не поехала».
Туровский сдержал негодование и не стал читать Кате нотацию. У них с женой тоже не все идеально складывалось. И дочка уже напоминала ему об этом.
«Сергей заходил ко мне в номер, – сердито добавил он. – Интересовался, как я себя чувствую, не надо ли чего. Он плохо выглядит. Бледный, глаза шальные. Вы не ссоритесь?»
То, что Прозорин заявился в ресторан, зная о пребывании в пансионате тестя, разозлило последнего. Совсем от рук отбился зятек, обнаглел, страх потерял. Жена дома сидит, а он тут кренделя выписывает. Поучить бы его уму-разуму!
