– Ты… дьявол? – похолодела она.
– Не пугайся. Я не столь страшен, как принято думать.
У Глории замерло сердце и онемели губы. Она безуспешно силилась вымолвить хоть слово.
Сидящий на троне улыбнулся, показывая ряд бриллиантовых зубов. Казалось, его рот заполыхал всеми цветами радуги.
– Падай ниц! – потребовал он. – Проси, чего хочешь!
Она не упала, а все ее желания будто испарились. Между ней и Владыкой простиралась звенящая пустота.
– Что привело тебя сюда? – обронил он. – Неужели любопытство? Таковы женщины. Их влечет бездна. Я называю это безрассудством… или любовью. Выбирай! Постижение или любовь?! Одно из двух. Только одно.
Глория замешкалась, чем вызвала оглушительный хохот Владыки.
– Он обведет тебя вокруг пальца, – дергал ее за подол карлик. – Бежим, пока не поздно!
– Поздно, – шепнула она.
Ее тихое слово отозвалось громовым раскатом под потолком тронного зала.
– Ты не первая, кто не может выбрать, – снисходительно кивнул Владыка. – Я покажу тебе кое-что…
Он взмахнул перстнями и поманил ее за собой.
Свет померк. Глория заметила, что они спускаются куда-то вниз по узким каменным ступенькам. Лестница, виток за витком, вела… в преисподнюю.
Владыка привел ее в большой темный каземат, где происходило нечто страшное.
В углу каземата пылал огонь. Рядом за деревянным столом расположился служитель церкви. Он макал гусиное перо в чернильницу и что-то писал. Запах углей, крови и пота ударил Глории в нос. Она замерла, стараясь не дышать.
Человек в надетом на голову колпаке с прорезями для глаз крутил какую-то ручку. Что-то скрипело, хрустело, натягивались веревки, и вдруг густой от зловонных испарений воздух прорезал истошный крик. Глория не сразу заметила полуголое мужское тело, которое растягивали на дыбе.
Она догадалась, что это дыба, прежде чем карлик шепотом сообщил ей:
– Перед тобой – суд инквизиции.
– Знаешь, кто этот человек? – склонился к ней Владыка, указывая на дыбу. – Еще вчера он был пэром и маршалом Франции, особой, приближенной к королю. А сегодня волею судьбы превратился в жалкий кусок мяса, терзаемый болью. Он хорошо начал, но плохо кончит. Сей доблестный рыцарь мог стать национальным героем, но стал чудовищем. И все из-за…
– Что он совершил? – перебила Глория.
– Его обвиняют в отсутствии благочестия, составлении дьявольских заклинаний, вызывании сатаны, в занятиях некромантией
[2]
, алхимией и колдовством. А также в содомии, буйных оргиях и многочисленных убийствах. Синьор ради своих «опытов» похищал детей и молодых женщин, издевался над ними, наслаждаясь муками жертв, купался в их крови… и прочее.
– Продолжайте!..
Владыка отказался перечислять леденящие кровь подробности и заявил, что должен пощадить слух прекрасной дамы.
– Откуда в нем такая жестокость? – засомневалась Глория, глядя на преступника. – Ради чего он решился на подобные зверства?
Мужчина на дыбе даже во время пытки, исказившей его черты, показался ей красивым. Рослым, сильным и благородным.
– Его приговорят к сожжению, – с плотоядной улыбкой добавил Владыка. – Но я не имею к этому злодейству ни малейшего отношения.
– Перед сожжением ему окажут милость, – сообщил карлик, желая успокоить Глорию. – Повесят на глазах толпы. Потом палач обрежет веревку, и тело упадет в заранее подготовленный ящик. Два его сообщника сгорят заживо, в то время как труп синьора, только слегка обуглившийся, положат в гроб и отдадут родственникам.
Владыка и карлик наперебой рисовали Глории картину, которая могла бы показаться романтической, не будь она столь кошмарной.
Мужчина в черном шелковом камзоле и черном бархатном плаще с капюшоном поднимается на помост для казни. Стоит ясный солнечный день. В водах Луары отражаются зеленые ивы и тополя. Дует свежий ветерок.
На площади беснуется разгоряченная гневом толпа. Горожане сжимают кулаки и выкрикивают проклятия. Некоторые женщины бьются в истерике. Матери погибших детей рвут на себе волосы и одежду.
Под неистовые крики людей палач набрасывает на шею осужденного петлю. Помощник подносит факел к куче хвороста. Костер разгорается под протяжный звон кафедральных колоколов…
Глория закрыла глаза, не в силах смотреть на такое.
Проснувшись, она долго лежала, пока не сообразила, что находится в собственной спальне…
* * *
Пансионат «Лель»
Тем же утром Лавров проснулся в номере отеля с тяжелой головой и дурным настроением. Ему снились ужасы. Он не смог вспомнить, что именно. Его удивили стены из бревен и деревянный потолок.
– Черт, – пробормотал он, взглянув на часы. – Ничего себе! Почти полдень.
Он вскочил и отправился в душ. В голове прояснилось. Вчера они со Славиком пили до умопомрачения, а потом, вероятно, вырубились.
Вернувшись в комнату, Роман приоткрыл зеленые шторы и выглянул на улицу. Там стояли сосны, лежал снег, бродили люди с лыжами в руках.
– Я на отдыхе! – обрадовался он и оглянулся вокруг в поисках халата. Чемодан с вещами, похоже, остался в машине. А натягивать джинсы и свитер не хотелось.
Сотрудники пансионата заботились о своих клиентах. По крайней мере, в этом уютном номере висел на крючке синий махровый халат, внизу стояли шлепанцы того же цвета.
– Молодцы, – похвалил сервис Лавров, засовывая босые ноги в тапочки.
В дверь деликатно постучали.
– Входите!
– Привет, Рома, – просиял Орешкин, вваливаясь к приятелю. – Ну, ты и соня! Завтракать будешь?
– Уже обедать пора.
– Твоя правда. Собирайся, поведу тебя на обед.
– Ты как огурчик, – позавидовал ему Роман. – Свежий, бодрый. Словно вчера не перебрал вместе со мной.
– Практика, – улыбнулся тот. – Мне помятым быть нельзя. Клиенты у нас требовательные, начальство спуску не дает. Не будешь соответствовать, окажешься за бортом.
– Мне бы чемодан из машины забрать.
– Давай ключи, – протянул руку Орешкин. – Я принесу.
– Не в службу, а в дружбу.
Пока Лавров приводил себя в порядок, администратор вернулся с его чемоданом.
– Слушай, я вчера барышню в пансионат подвозил. Она из отдыхающих?
– Приметы? – усмехнулся Славик.
– Молодая, красивая. У нее белый джип «ниссан».
Администратор наморщил высокий лоб.
– Кажется, я знаю, кто она, – кивнул он. – Барышня приехала к отцу. Он остановился у нас. Большой человек. Осторожнее, Рома. Держись от нее подальше.
