Выслушав вопрос, она повернула голову к Евсееву, листавшему древние книги учета жильцов. У нее были ярко подведенные синим глаза.
– Про те годы не скажу, – сказала дама хрипловатым голосом. – А вообще-то бывало, арестовывали. Это же «Интурист», молодой человек…
Она подчеркнула последнее слово с не совсем понятным для Евсеева значением.
– Здесь в советские времена такой клубок закручивался… И фарцовщики, и валютчики, и проститутки… И оргии в номерах устраивались, и драки. У нас даже свой пикет милиции был. Но я-то уже в восемьдесят пятом пришла…
– Ну может, слухи ходили, старые работники могли рассказывать, как шпиона какого-нибудь арестовали? – спросил лейтенант. – Аресты по линии госбезопасности были?
– А, вон оно что… Шпионы? – Лицо дамы вытянулось. – Нет, шпионов не помню. Да в те времена про это и не распространялись… Мы все подписки давали… Если что – головы не сносишь…
Она снова повернулась к компьютеру.
Увы, самая старая книга учета проживающих в «Интуристе» датировалась 92-м годом. Евсеев продолжал рассеянно листать пожелтевшие страницы. Почему злополучная встреча не состоялась в 92-м? Насколько все тогда было бы проще…
– Немножко опоздали, молодой человек. Мы буквально месяц назад уничтожили книги за предыдущее десятилетие, а также все счета, накладные… Официально срок хранения – десять лет, но оно так и лежало в подвале. А тут демонтаж, переезд, вот и пожгли все…
Дама говорила, не отрывая взгляда от монитора компьютера и бойко щелкая клавишами.
– А у вас сохранились адреса или телефоны горничных, которые работали в шестидесятых-семидесятых? – спросил Евсеев.
Она пожала плечами.
– Вряд ли… Хотя… Семеновна! – вдруг зычно крикнула она в пространство.
Из-за пластиковых перегородок, разделявших временное прибежище администрации гостиницы, послышалось:
– Ну что?
– Колмогорову помнишь? На пенсию провожали в двухтысячном?..
– Ну.
– Она с какого года работала? С шестьдесят седьмого?
– С шестьдесят девятого. А кто это там интересуется?
– Неважно. Найди мне ее личное дело.
– Да где ж я его сейчас найду?!
– Ищи, ищи, дело серьезное! Тут от наших кураторов человек пришел. Посмотри в синем мешке у выхода!
На одной из страниц книги учета Евсеев увидел фамилию известного французского актера, который провел четыре дня в том же 89-м номере, где была найдена кассета.
Через десять минут над перегородкой показалась чья-то пухлая, в красных пятнах, рука с перевязанной тесьмой папкой.
– Это Колмогорова, держи.
Дама взяла папку и раскрыла ее. На первой странице Евсеев увидел фото симпатичной девушки с ямочками на щеках.
* * *
…Спустя два часа, покинув пропахшую кошачьей мочой квартирку в Малом Гнездниковском, Евсеев забрел в первый попавшийся пивной павильон и спросил бутылку минералки из холодильника. Залпом осушил два стакана. Симпатичная девушка из шестьдесят девятого года, жизнелюбивая хохотушка, счастливая обладательница «блатной» работы в самой «блатной» гостинице страны, превратилась в 2002-м в одинокую подагрическую фурию, полусумасшедшую любительницу кошек. Она помнила только, что у Клаудии Кардинале были три «сиамки», что Лайза Минелли ни на одни гастроли не выезжала без своего «сибиряка» по кличке Хосе, что Карел Готт, напротив, терпеть не мог разную живность… И – все. Ни о каких арестах она не помнила, а о жильцах 89-го номера – и подавно.
* * *
Иван Ильич Сперанский работал у себя в кабинете, вычитывая «по-горячему» черновик последней главы. В то время, как Москва плавилась под августовским солнцем, на его жилплощади – а это четыре «сталинские» комнаты с высоченными потолками – царила комфортная температура в 20 градусов. Паркеровская ручка, заправленная красными чернилами, почти не касалась рукописи – текст, законченный накануне вечером и почти забытый за ночь, оказался на удивление чистым и живым. Что ж, так и должно быть, наверное… Не Толстой, скажем, и даже не Симонов, – но как-никак один из самых читаемых сегодня авторов.
«Разоблачитель», «Я – агент КГБ», «Наблюдением установлено…» Книги под фамилией Сперанский расходятся стотысячными тиражами не только благодаря шокирующим фактам из жизни всемогущего ведомства советской эпохи… Сейчас прилавки ломятся от так называемой разоблачительной прозы всякой мелкой швали. Но шваль, как правило, высасывает свои сочинения из пальца, а Иван Ильич знает, хорошо знает, о чем пишет! К тому же, и он всегда подчеркивал это на пресс-конференциях, поденщина на злобу дня – это одно, а настоящее литературное мастерство – совсем другое!
Иван Ильич исправил неточное сравнение, усилил фразу, заменил стыдливый эвфемизм откровенным хлестким словцом – прекрасный текст, просто не к чему придраться! От избытка чувств модный писатель, который во время работы доверял только тишине и плотно задернутым шторам, вдруг стал громко насвистывать бравурный марш.
«Кофе», – вдруг вспомнил он.
Из разрешенных врачом двух ежедневных чашек эспрессо он сегодня не выпил еще ни одной. Хо-хо! Прекрасно складывается день! Указательный палец с наманикюренным ногтем нажал маленькую кнопочку в основании настольного сувенира, и абстрактного вида гимнаст начал крутить на перекладине свое бесконечное «солнце».
Таких безделушек, которые когда-то выпускал московский «Металлоштамп», уже не встретишь нигде, даже в антикварных магазинах. Она потеряла первоначальный блеск и кое-где облезла, к тому же ее пришлось три раза относить в починку, но Иван Ильич скрупулезно поддерживал игрушку в рабочем состоянии. Она не имела никакой материальной ценности, поэтому вряд ли кто-то еще сохранил такую в своей коллекции. Но ценности бывают не только материальными! Когда-то этот прибор стоял на чужом, казенном столе и Иван Ильич, с ужасом гипнотизируемого удавом кролика, смотрел на крутящегося болванчика, а теперь дурацкий атлет стал одним из украшений его собственного рабочего стола и подчиняется движению его собственного пальца! Какими деньгами можно оценить подобную трансформацию?
Гимнаст исправно нарезал круги, Иван Ильич торжествующе улыбался. Прежние хозяева гимнаста считали себя хозяевами жизни, они думали, что и Иван Ильич принадлежит им и тоже является безвольной механической фигуркой… Ну и где они теперь? А он – вот он!
Сперанский выключил гимнаста, отметил прочитанный абзац крохотной красной точкой, встал из-за стола и, продолжая насвистывать, направился в кухню. Когда он пересыпал в кофеварку прожаренные зерна, в привычном сухом перестуке ему послышался какой-то посторонний звук. Короткое пиликанье.
«Сейчас кто-то позвонит в домофон», – подумал он.
Женечка. Или Алина. Или кто-то из их бесстыжих подружек. Девушкам нужны дензнаки, девушки жить не могут без дензнаков, поэтому они сами приходят и вытворяют такое… Руки продолжали привычно управляться с кофеваркой, а в голове уже теснились видения, которые сбивали ровное дыхание и заставляли потеть круглый лоб Ивана Ильича. Наступило хорошее время – время, когда все разрешено и все можно… И когда не надо бояться – никого и ничего… Лишь бы тело не подвело.
