— Не буду! — залепетал бородач. — Христом Богом прошу — не заставляй меня! Грех это большой!
— Будешь! Еще как будешь! — Щербатый достал из-за пазухи наган, направил его в живот подельника. — А ну, работай, скотина сиволапая! Работай, если не хочешь пулю схлопотать!
Крестьянин испуганно попятился, но Щербатый щелкнул курком и ткнул наган под ребра.
Бородатый снова перекрестился, вполголоса забормотал молитву, на негнущихся ногах подошел к старой плите и опустился перед ней на колени. Вынув из-за голенища большой нож, он вставил его в щель с краю плиты и нажал на его рукоятку.
Кончик ножа с жалобным звоном отломился.
— Ну вот, только ножик свой испортил! — проворчал бородач. — Может, отпустишь меня, Щербатый?
— Сделаешь свое дело — отпущу! — главарь снова ткнул в бок крестьянину ствол нагана. — Давай открывай!
Бородач вздохнул, вставил в щель обломок ножа, снова нажал на рукоятку. Наконец плита с жутким скрипом поползла в сторону. Открылась темная внутренность саркофага, густо затканная липкой паутиной.
— Ну вот, можешь, если захочешь! — проговорил главарь. — Ладно, проваливай, дальше я и сам управлюсь!
Крестьянин медлил, тогда Щербатый опять ткнул ему в бок наган:
— Я сказал — проваливай!
Бородач неловко поднялся на ноги и вышел из склепа, крестясь и оглядываясь через плечо.
— Это ты правильно Митяя прогнал, — подал голос бандит в матросском бушлате. — На двоих делить сподручнее, чем на троих. Гораздо сподручнее.
— На двоих? — Щербатый покосился на сообщника, зло ощерился. — Кто тебе сказал, что я с тобой собираюсь делиться?
— Кто сказал? — Матрос сунул руку в карман. — А разве мы с тобой не товарищи?
— Гусь свинье не товарищ! — процедил Щербатый и направил на сообщника свой наган. — Катись отсюда колбаской, покуда жив! Большие деньги делить ни с кем не надо!
— А ведь не будешь ты стрелять, — раздумчиво проговорил Матрос. — Тут легаши поблизости шатаются, услышат выстрел, и придется тебе не на двоих делиться, а все им отдать, да вдобавок жизнь свою молодую!
— А вот ты проверь — буду я стрелять или не буду! — прошипел Щербатый и сплюнул сквозь зубы.
— А и проверю! — отозвался Матрос. — Что же не проверить? Очень даже можно проверить!
Внезапно он выдернул руку из кармана и бросил в лицо Щербатому горсть махорки. Щербатый схватился за лицо, закашлялся, а Матрос, воспользовавшись его замешательством, шагнул вперед и в сторону. В другой его руке словно ниоткуда возникла опасная бритва, он взмахнул ею в воздухе — и одним неуловимым движением перерезал Щербатому горло.
Главарь захрипел, изо рта его и из раны на горле хлынула черная кровь, колени подогнулись, и он упал на сдвинутую каменную плиту.
— Вот и проверил! — проговорил Матрос, оттаскивая тело главаря в сторону. — Правильно ты сказал, Щербатый — большие деньги ни с кем делить не надо!
Он перевел дыхание, опустился на колени перед приоткрытым саркофагом, сдвинул плиту дальше. Заглянув внутрь, он протянул было руки, чтобы собрать густую паутину, сплошным серебристым саваном закрывавшую внутренность саркофага, но в это время за спиной у него послышался негромкий скрип.
— Кто здесь? — прошептал Матрос и настороженно оглянулся.
Больше ничего сказать или сделать он не успел, потому что ему в висок ударил влетевший в склеп тяжелый булыжник. Череп треснул, как расколотый орех, и бандит завалился на сторону, как мешок картошки. Глаза его подернулись белесой пленкой, рука еще мгновение шевелилась, как будто хотела что-то ухватить, но скоро и она затихла.
Как только бандит перестал шевелиться, в склеп вошел бородач.
Оглядев тела своих мертвых сообщников, он истово перекрестился и пробормотал:
— Упокой, Господи, их грешные души!
Потом, немного помедлив, он плюнул на окровавленный труп Щербатого и проговорил сквозь зубы:
— Ишь, чего удумал! Делиться он со мной не хотел! Деньги, мол, мне не нужны! Это тебе они теперь не нужны, да и раньше ты их на всякие глупости тратил. А мне большие деньги в хозяйстве очень даже пригодятся…
Он мечтательно вздохнул и добавил:
— Корову куплю, а то и двух, лошадь… а может, и землицы прикуплю. Лужок, что возле леса — оченно бы мне пригодился! Мне бы то поле хорошо округлить…
Крестьянин поплевал на ладони, крякнул и поднял плиту, закрывавшую старинный саркофаг, прислонил ее к стене склепа и наклонился над открытой могилой.
Каменное вместилище по самые края было заткано паутиной. Митяй сгреб паутину ладонями, сдвинул ее в сторону. Под паутиной был рваный, давно истлевший саван. Мужик и его откинул.
Под саваном лежали, перемешавшись, кости двух человек — словно два покойника схватились не на жизнь, а на смерть за право покоиться в этом саркофаге. Впрочем, применительно к мертвецам выражение «не на жизнь, а на смерть» звучит более чем двусмысленно.
На голове одного из мертвецов красовалась заржавленная железная шапка, рядом с ним лежал огромный меч.
И никакого золота, никаких драгоценных камней!
— Как же так… — забормотал крестьянин, машинально обшаривая каменный гроб, словно надеясь найти хоть какую-нибудь завалявшуюся монетку. — Как же так… да не может этого быть! Люди же зря говорить не станут…
Он перелез через край саркофага, чтобы сподручнее было его обшаривать, опустился на колени…
Однако приходилось признать очевидное — могила была пуста, ничего ценного в ней не оказалось.
Митяй наткнулся рукой на рукоять меча, приподнял его.
Может быть, хоть это взять? В крестьянском хозяйстве всякое железо пригодится. В конце концов, можно пойти к Ваське-кузнецу, он перекует эту штуковину на лемех для плуга или еще на что-нибудь полезное. И возьмет недорого.
Митяй посильнее потянул меч за рукоятку, но тот не поддавался.
Вдруг лунный луч заглянул в открытую дверь склепа, упал на могилу, осветил череп древнего воина.
Крестьянину показалось, что мертвец усмехнулся злой, кривой ухмылкой.
— Свят-свят-свят… — забормотал Митяй и попробовал перекреститься, но рука не послушалась его, упала, как мертвая.
И в ту же секунду изо рта мертвеца поднялось облачко, подобно тому, как на морозе дыхание белесым паром вырывается изо рта прохожих. Это облачко поднялось выше, выросло, сгустилось и приобрело очертания человеческой фигуры, очертания высокого воина в темных доспехах.
