– Когда все случилось, я к Ане приехала и со слезами умоляла их обоих больше ничего не делать, даже на коленях стояла. Ведь мы не единственные их знакомые, у всех семьи, дети, кто нас защитит? – пыталась справиться со слезами Ольга Сергеевна. – Костя пообещал, что все закончится, он больше не будет ворошить этот муравейник. А ведь к тому времени он еще о нескольких таких операциях узнал в той же больнице. Ну, когда пересадку не тем людям производили. Разыскал родственников, заставил их заявления в прокуратуру написать, – все еще всхлипывая, проговорила Ольга Сергеевна.
– Это был не единственный случай?! – У Жени даже глаза на лоб полезли.
– Нет. Но он пообещал все оставить как есть. И я поверила. А потом дня через два позвонила Аня. – Женя незаметно для себя вытянулась струной, склонившись к Ольге Сергеевне и крепко сжав ладони. – Она сказала, что Костя все два дня почти не разговаривал с ней. Сидел в детской комнате Димы. Думал о чем-то, ходил взад-вперед и никого к себе не пускал. А сегодня с утра позвонил куда-то, ни о чем не говорил, а просто оделся и уехал. А у Анюты предчувствия плохие, как бы с ним чего не случилось. А потом позвонили из полиции. Сказали, Костя убит.
– Как же это случилось?
– Оказывается, он поехал домой к докторше, которая операции проводила. Хотел заставить ее признание во всем написать. Что там было на самом деле, неизвестно, но полицию вызвала сама врачиха. Костя был уже мертв. Его ножом зарезали. Муж этой докторши. Сказали, что это была самооборона, что Костя напал на докторшу. Муж попытался ее защитить.
– Но я так поняла, что его посадили надолго? – недоуменно спросила Женя, чьи сведения об этой истории были явно слишком поверхностны.
– Племянник Анин помог. Тот, которого убили, Сергей. Когда Костя погиб, он примчался из Петербурга, не знаю, что уж он там сделал, на кого надавил, но в итоге дело о смерти Димы все равно навсегда закрыли. Зато мужа той докторши посадили за убийство. Ни о какой самообороне речи на суде не шло, – твердо проговорила Ольга Сергеевна.
– Как же так? Ведь судя по всему, это действительно была самооборона. Или… он стал козлом отпущения в истории со смертью Димы? Мы сажаем убийцу вашего мужа, чтобы вы наконец-то заткнулись и прекратили расследование обстоятельств смерти вашего сына? Так, что ли? – заключила Женя после некоторых раздумий.
– Видимо, – пожала плечами Ольга Сергеевна. – Аня была в таком состоянии, что я просто не решалась лезть к ней с вопросами. С племянником я и вовсе была незнакома. А вскоре он забрал Аню в Петербург, и правильно сделал, она бы умерла тут от тоски и воспоминаний.
– А как же могилы? Кто за ними ухаживает? – Женя удивилась, как это русская женщина решилась покинуть родные могилы.
– И Дима, и Костя были кремированы. Она просто забрала урны, и все.
– Знаете, Ольга Сергеевна, то, что вы рассказали, просто ужасно. И я понимаю ваш испуг и нежелание в это вмешиваться. Но я журналист и просто не могу оставить все так, как есть. Со времени смерти Димы прошло уже четыре года. Вполне возможно, что тот, кто раньше был на коне, уже утратил свое влияние или стал более уязвимым. Да и докторша эта продажная так и не ответила за свои деяния. Я хочу попробовать раскопать это дело. Вас, конечно, нигде упоминать не буду, – успокоила она уже побледневшую Ольгу Сергеевну. – Но мне надо с чего-то начать. Имя докторши, которая оперировала Диму. Фамилия судьи, которая выносила приговор ее мужу. Следователь, который занимался делом Димы. Любые сведения. А самое главное, вы не знаете, куда делись те материалы, которые успел собрать перед смертью Константин Петрович?
– Столько времени прошло. Я, признаться, всячески старалась забыть эту историю, – покачала головой Ольга Сергеевна. – Где могут храниться материалы, не знаю, у Ани, наверное? Фамилию этой докторши я помню, а вот имя забыла. Дробышева, и фамилия у ее мужа была такая же. Знаете, я тогда с Аней на суде была, когда дело об убийстве Кости разбирали, так вот она там ни разу не появилась! Представляете?
– Ну, надо же! Ведь муж ее защищал! Что же она за дрянь такая? – горячо высказалась Женя.
– Что ей муж, если она людей за деньги убивала? – философски заметила Ольга Сергеевна.
– Да уж, действительно, – сообразила девушка. – А в какой больнице она работала?
– В НИИ трансплантологии имени Бурлакова
[7]
.
– Интересно, она там все еще работает? – делая себе пометку, спросила вслух Женя.
– Нет. Ее уволили. Мне кажется, это тоже случилось лишь благодаря Сергею. Но ко времени суда над ее мужем она там уже не работала, – уверенно произнесла Ольга Сергеевна.
– Могла вернуться. Все равно проверю, – решила не упускать шанс Женя.
– Конечно, все может быть, – согласилась пожилая дама. – А вот имен судьи или следователя я, простите, не запомнила. Да и не до того мне было.
– Конечно. Я это попробую сама узнать. А вот не помните ли вы имени того самого пациента, которому пересадили почку Константина Петровича? Ведь факт пересадки именно его почки было очень легко доказать, проведя ряд анализов. Наверное, поэтому они так дергались? – сообразила вдруг журналистка. – Или, может, вы хотя бы помните, кем он был? Политик, бизнесмен, артист?
По лицу Ольги Сергеевны было видно, что в ней идет мучительная борьба, и страх в этой борьбе явно перевешивает все прочие мотивы.
– Ольга Сергеевна, вы мне столько уже рассказали, что фамилия этого человека – простая формальность.
– Извините, Женя, но пять лет назад из-за него погибли два хороших человека, семья была вынуждена эмигрировать в Израиль, а моя дочь едва не осталась на всю жизнь инвалидом. Я не знаю, где сейчас находится этот человек и чем он занимается, и знать не хочу. Вы можете на меня обидеться, или счесть меня трусливой эгоисткой, но больше я вам ничего не скажу. – Хотя эти слова были сказаны тихим спокойным голосом, но прозвучала в них такая категоричность, что Женя настаивать или уговаривать не решилась.
В конце концов, у нее была назначена еще одна встреча, вполне возможно, что другая подруга Анны Павловны меньше пострадала от этой истории и окажется более разговорчивой.
Но, вероятно, Женино везение в Москве на этом закончилось. Потому что Алла Генриховна сразу честно и открыто заявила Жене, что уже разговаривала с Ольгой Сергеевной и ничего нового к этой истории добавить не может.
Что же теперь делать? Женя сидела на скамеечке в каком-то сквере недалеко от метро «Новослободская» и думала. И так ей отчего-то стало неуютно и одиноко в этом огромном, чужом, страшном городе, что немедленно захотелось домой. В Петербурге наверняка таких ужасов никогда не случается, твердила себе Женя, торопливо идя к метро, словно забыв о некоторых историях, которые она сама обнародовала несколько месяцев назад.
Впервые в своей жизни она столкнулась с миром неприкасаемых, защищенных деньгами, властью, живущих над законом. Конечно, она понимала, что Россия не Европа и не Америка, здесь на кого попало не попрешь. Но понимала она это абстрактно, издали. Конечно, она возмущалась, но опять-таки вяло, потому что ее лично дикие истории о беспредельной вседозволенности отдельных высоко взлетевших личностей не касались.
