— Что за бесчестный поступок?
— Французский офицер перед смертью просил передать камень некой даме. Я могу ошибаться, но, кажется, моя сестра назвала именно это имя: Селеста дю Буа.
Арман Рожер еле заметно вздрогнул.
— Как я понял, граф не исполнил волю умирающего? — еле слышно спросил он.
— Вы же сами видите, сударь, алмаз украшает парадное платье моей сестры. — Мария Васильевна кивнула на портрет.
— И как ваша сестра поступила с алмазом?
— Как странно: мы как раз говорили с ней об этом сегодня днем. Александрин сказала, что велела разбить алмаз на несколько частей и продать их.
— Кому велела? — сдавленно спросил Арман Рожер.
— Своему жениху.
— Барон Редлих приказал разбить алмаз на несколько частей?! Этого не может быть! — заволновался он. — Нет, этого никак не может быть! Потому что… — он резко замолчал.
— Почему, сударь? — удивленно спросила Мария Васильевна.
— Этот камень уникален. Второго такого нет.
— И что?
— Нет, ничего. Простите меня, мадемуазель, за то, что я переменил тему. Мы говорили о маленьком графе.
— О нем и о его матери. Итак, вы намерены увезти ее обратно в Париж?
— Да. Я поклялся в этом своему другу.
— Это непросто будет сделать. Моя сестра намерена остаться.
— Но, надеюсь, вы мне в этом поможете? Это ведь и в ваших интересах, мадемуазель?
— Нас с вами двое против нее одной, — улыбнулась Мари. — Я полагаю, сударь, мы справимся.
— Я ваш союзник. Нам надо действовать сообща. У вас есть план?
— Конечно! Сударь, подвигайтесь еще ближе, я буду говорить очень тихо. Моя сестра ведь может в любой момент войти, а слух у нее чуткий, как у какой-нибудь тигрицы, охраняющей и, как ей самой кажется, спасающей свое дитя. Слушайте меня внимательно…
Александра была в отчаянии: ее старшая сестра оказалась непреклонна. Вот уже несколько дней графиня и ее спутники находились в имении, а Мария Васильевна наотрез отказывалась обсуждать вопрос об их отъезде. То есть сестру обратно в Париж она отпускала охотно:
— Ты можешь ехать хоть завтра, — каждый раз говорила Мари. — Я распоряжусь, чтобы тебе дали лучших лошадей. А о том, чтобы Мишенька ехал с вами, и думать не смей!
«Скоро снег начнет таять, и дороги развезет. Мы ни на чем отсюда не уедем, ни в карете, ни на санях!» — волновалась Александра, слушая, как звенит мартовская капель.
Видимо, месье Рожер думал о том же.
— Когда вы собираетесь в путь, мадам? — напрямик спросил он, когда они остались в гостиной наедине.
— Я не уверена, что не останусь хотя бы до лета.
— До лета?! А как же барон Редлих?!
— Сударь, я мать! Мне не отдают моего ребенка! Как я могу уехать без него?! Арман, я вас умоляю… — она впервые назвала месье Рожера по имени. — Помогите мне его украсть!
— Украсть маленького графа?!
— Барон говорил мне о том, что вы — надежный человек. Вы прекрасно владеете оружием. Вы храбрый солдат…
— Помнится, вы всячески высмеивали мою храбрость и мою стойкость, — усмехнулся месье Рожер.
— Простите меня! Я буду вашим другом на всю жизнь, всем, чем вы хотите! Только помогите мне!
Казалось, месье Рожер заколебался. Теперь он начинал понимать Эрвина Редлиха. Графиня была так обольстительна, когда молила о помощи. Она пускала в ход все свои женские чары, ее глаза блестели от слез, а щеки розовели от стыда. Ведь она умоляла о помощи мужчину, обещая ему все, что угодно! Даже себя!
— Сударыня, я не всесилен, — сказал наконец месье Рожер. — Даже в том случае, если нам это удастся, уехать ночью, тайно, забрав ребенка, нас все равно догонят, за нами пошлют верховых, или же, если мы поедем другой дорогой, пошлют срочную депешу на пограничную заставу. И там нас все равно остановят. Закон на стороне вашей сестры. А вы у вашего императора, насколько я понял, в немилости.
— Но есть же какой-то выход!
— Вам надо уехать, — мягко сказал Арман Рожер.
— И оставить Мишу здесь?! Никогда!
— Значит, вы решили остаться?
— У меня нет другого выхода. Я соберусь с силами и поеду в Петербург. Я буду молить государя о прощении…
— Но тогда вам придется стать его любовницей! — вырвалось у месье Рожера.
— Ради сына я на это соглашусь!
— А что будет с Эрвином?
— Если он любит меня, то будет ждать.
— Мадам, вы, должно быть, забываете, о ком идет речь. Чтобы барон Редлих стал дожидаться, когда женщина, на которой он решил жениться, освободится? И потом: женятся на вдовах. Но не на надоевших любовницах. Да сама мысль об этом оскорбительна!
— Тогда пусть забудет меня.
— Сударыня, опомнитесь, — покачал головой месье Рожер. — От отчаяния вы наделаете глупостей. И уже никто и ничто не сможет вас спасти.
— Ведь вы же меня ненавидите! Вы радоваться должны, что такое со мной случится!
— Я дал слово своему другу, — тихо сказал Арман Рожер. — Я дал слово, что вы вернетесь в Париж. И вы туда вернетесь. А дальше… Вам я не даю слово, что не буду действовать против вас. Вот видите, мадам, как я с вами откровенен, — с иронией сказал он.
— Но чем же я перед вами так провинилась?
— Вам лучше не знать об этом. Готовьтесь к отъезду.
— Нет.
— Ну, как вам будет угодно, — он поклонился и вышел.
Мария Васильевна, которая дожидалась его в своей комнате, нетерпеливо спросила:
— Ну что? Вам удалось ее уговорить?
— Нет. Эта женщина упряма, как ослица!
— А я вам что говорила?
— Начинайте действовать, мадемуазель Мари. И чем скорее, тем лучше.
…На следующий день, на прогулке, спускаясь с Мишенькой к озеру, Александра встретила человек десять крестьян.
— Вы бы не ходили на лед-то, барыня, — хмуро сказал один из них. — Чай, весна, не январь месяц! Как бы в полынью не угодить!
— Опомнись, голубчик, лед еще крепок! — запротестовала она.
— Никак вы решили нашего барина утопить? — крестьяне переглянулись и зашумели.
— Да что ты такое говоришь?! — вскинулась она.
— Сука французская! — выкрикнул кто-то. — Ишь, прикатила! Будто звали тебя сюда!
— Кто это сказал?! — ее голос зазвенел. — А ну, выйди!
Крестьяне угрюмо молчали. Из толпы никто не вышел.
— Тогда я велю вас всех наказать! Сегодня же!
