— Ага! Значит, у вас уже есть подозреваемый? — Петр явно очень обрадовался, услышав сообщение Гурова.
— Не знаю, можно ли так сказать — «подозреваемый». Пока что он очень и очень условный, — пояснил Лев Иванович с ноткой досады в голосе. — Можно даже сказать, виртуальный. Поэтому мы не спешим говорить «гоп».
— Ясно, — несколько упавшим голосом протянул Орлов и добавил: — Да, кстати! Помнишь недавнюю конференцию по международной организованной преступности? Разочаровали вы со Стасом весь этот самый Евросоюз. Короче, коммюнике, которые были приняты вашими секциями, полностью аннулированы. Они, видишь ли, противоречат духу и букве устава Европейского сообщества. Теперь эти ребята опять соберут криминологов и практиков, но уже в ином составе и не в Москве. Заседание этих секций пройдет в Брюсселе, и там по новой все переиграют.
— Да и чихать на них! — язвительно проговорил Гуров и осведомился: — Это небось Тэд Кастлер наплакался?
— Да все они там обрыдались крокодиловыми слезами, — с оттенком пренебрежения отметил Петр. — И Кастлер, и этот голубой Беллерс, и розовая феминистка Лильсен. Кстати, Беллерс вообще заявил, что работа конференции происходила в условиях прессинга воинствующих гомофобов, которые угрожали репрессиями всем тем, кто пытался иметь независимое мнение. Так называемые ЛГБТ-сообщества сразу нескольких стран потребовали от своих властей внести вас со Стасом в черные списки и запретить вам въезд в логово борцов за права сексуальных меньшинств.
— Ну и что? — В голосе Льва звучал нескрываемый сарказм. — Нашли чем испугать! В этой самой Европе я уже бывал, меня особо-то туда и не тянет. Подумываю в следующий отпуск взять с собой Марию и махнуть сюда, на Курилы. Вот где красота и раздолье!..
— Да, и еще! Наши японские друзья тоже аукнулись. Некто Кано Эмигути рассказал своим СМИ о выведанных им коварных планах русских милитаристов присоединить к себе всю Японию. Вот уж где кипятком в потолок писали! Их МИД даже выразил обеспокоенность и собирается состряпать ноту протеста. Вы уж в следующий раз думайте, с кем и как шутить, — посоветовал Орлов с некоторой дозой ироничной назидательности.
— Вообще-то, как я понял, этот Эмигути, в принципе, человек порядочный. Думаю, он приехал домой и что-то такое ляпнул о нашем с ним разговоре. Кто-то услышал эти слова и стуканул куда надо. Ну а потом, когда его взяли за жабры, ему пришлось изображать из себя японского Джеймса Бонда. Кстати, о Японии. Не удивлюсь, если ее спецслужбы имеют самое прямое отношение к тому, что происходит в Тихом. Не подключить ли к нам и Вольнова? Созвонись с ним. Пусть сам помозгует на досуге и перетрет со своим начальством. — Гуров рассказал Петру о планах на этот день и прекратил разговор.
Сыщики отправились в поселок.
Лев Иванович застал дома вдову рыбака Виктора Ржанова и его внука-школьника, который пришел помочь своей бабушке по дому. Женщина на шестом десятке, которая выглядела значительно старше своего возраста, отвечала на вопросы сыщика безрадостно и односложно. Да, ее муж был хорошим рыбаком и отличным мореходом. Он не раз попадал в шторма и всякий раз выходил победителем из схватки со стихией. Да, Виктор очень хорошо плавал, как, впрочем, и большинство обитателей Шумбумаи. Нет, врагов у него не имелось. Человек он был строгого нрава, но попусту ни с кем не ругался. За это ее мужа уважали даже те люди, которые, может быть, и недолюбливали его.
После получаса расспросов, которые толком ничего не дали, Гуров решил откланяться. Он поблагодарил вдову за то, что она согласилась с ним побеседовать, и вышел на улицу.
Неожиданно сзади хлопнула калитка, и послышался мальчишеский голос:
— Дяденька милиционер! Я знаю, с кем сильно поругался дедушка Витя.
Лев оглянулся и увидел внука Ржановых — бойкого мальца лет тринадцати.
— Слушаю тебя!
— Давным-давно, когда я учился во втором классе, дедушка накрутил уши Борьке Цымасову. — Мальчишка оглянулся на окна дома, приглушил голос и продолжил: — Он чего-то у него спер, а дедушка поймал его и всыпал, чтобы неповадно было. Борька отбежал и сказал ему, что он еще об этом пожалеет. Это я сам видел.
— А бабушка об этом знает?
— Да, знает. Но про Борьку плохо говорить никогда не будет. Он ей племянником доводится, а мне как бы дядькой. Бабушка его всегда баловала больше всех и никогда не поверит, что Борька мог чего-то украсть. Она и дедушку тогда отругала — зачем, мол, парня обидел?
— А ты считаешь, что этот Борька мог учинить какую-то пакость, сделать что-то очень плохое, чтобы дедушки не стало? — Гуров с интересом посмотрел на своего собеседника.
— Нет, дедушке-то он сделать ничего не мог, потому что его еще до того случая крабы съели. Но когда Борька еще живой был, он любил всякие гадости устраивать! Мы с ним когда-то играли в шашки на щелбаны. Сначала он меня обыгрывал. Ему это нравилось, и он мне аж до синяков лоб расколачивал. А потом я у него выигрывать начал. Это его так разозлило! Он раскидал шашки, стукнул меня по голове и ушел. Когда Борька пропал без вести, все сразу сказали, что туда ему и дорога! Ну а потом, через много лет, с дедушкой случилось несчастье. Его все жалели. Вот я вам про это и рассказал.
— Ну и спасибо тебе, молодец! — Лев пожал мальчишке руку как взрослому. — Твой дедушка это обязательно одобрил бы.
Направляясь к дому Раисы Белевич, который был минутах в пятнадцати ходьбы, Гуров на ходу анализировал итоги разговоров, состоявшихся только что. Из них явствовало, что местные жители, даже родственники, не имели никаких сомнений в том, что Борис Цымасов два года назад погиб в результате несчастного случая. При этом одни не испытывали ни малейшего сожаления по поводу случившегося, а некоторые другие воспринимали это очень близко к сердцу.
«Похоже, бабуля о племянничке жалеет куда больше, чем о своем Викторе Степановиче», — неожиданно подумал Лев Иванович.
В квартире Белевичей, которая располагалась на втором этаже длинного, уже ветхого здания из силикатного кирпича, Гуров застал особу лет тридцати. Женщина в этот час затеяла уборку, попутно вразумляя и увещевая двух сорванцов лет пяти-шести. Узнав о цели визита рослого, плечистого незнакомца с интеллигентными манерами, она согласилась ответить на его вопросы. Как оказалось, это была сестра покойной Раисы Белевич, которая после ее гибели переехала сюда с Сахалина.
— Я спрашивала соседей про то, что случилось с Раей, — печально повествовала собеседница Льва, назвавшаяся Ниной. — Наша соседка, тетя Вера, прямо сказала, мол, это на нее какое-то затмение нашло. Люди видели, что она мыла окно и держалась нормально, стояла твердо. А потом вдруг как-то замерла, надломилась и камнем полетела вниз. При этом даже не охнула, не вскрикнула. Как будто сама себя не помнила. Что с ней случилось — даже не представляю.
Услышав вопрос о личных врагах и недоброжелателях, Нина лишь развела руками. Она лет пять назад вышла замуж и со своей старшей сестрой виделась довольно редко. Впрочем, Нина припомнила весьма скандальный случай более давней поры. Как-то они сидели у дома на лавочке, и мимо них проходил какой-то молодой перец в блатном прикиде. Рая в ту пору была уже замужем и ждала ребенка.
