Она снова заплакала – маленькая, сухая, с темными ухоженными волосами, и Анжела обняла ее. Ника отвернулась. У людей горе, и они вместе, а она одна – Лерка в реанимации, а она совсем одна, и надо держаться, потому что дома Марк и Ирка, хоть и взрослые уже почти, но все равно – дети, и им нужно опереться на нее, она должна стать защитой и каменной стеной для них.
– Устала я, поедем домой. – Ника взяла Матвеева за палец и потащила к выходу.
Он шел за ней, и в его голове вдруг снова пронеслись воспоминания – тонкая бледная рука, истошный крик и горячая ладошка, обхватившая его палец.
* * *
Человек с винтовкой рассматривал вход в больницу в бинокль. Он в толк взять не мог, как этой проклятой бабе удалось выволочь его жертву на берег, но ведь удалось! Желание взять и выстрелить в нее стало очень сильным, но он никогда не шел навстречу своим желаниям. Он убивал только по необходимости – когда есть заказ или когда нужно допросить человека, а потом сделать так, чтобы он никому об этом не рассказал. А убивать просто потому, что хочется, – нет, от такого до психушки один шаг при его-то работе. Так что пусть живет, корова белобрысая, никуда она от него не денется, время еще есть.
5
Ника проснулась первой. Она любила просыпаться раньше Марка и знать, что дома спит ее ребенок. Свернувшись калачиком под одеялом, он видит свои сны, и он спокоен и счастлив здесь, с ней. Ника повернула голову – рядом на подушке устроился котенок. Он сидел с Марком весь вечер и ночью тоже, но как только Ника улеглась в кровать, Буч тут же вскарабкался к ней и улегся рядом, сразу предав Марека.
Ника погладила Буча, и он тут же заурчал, словно внутри у него завелся невидимый моторчик.
– Одиннадцать часов, шутка ли! – Она сняла ночную сорочку, надела халат и вышла из спальни.
В кабинете спал Матвеев – Ника мельком глянула на него и закрыла дверь: пусть спит, ему досталось накануне. В гостиной на диване прикорнули охранники Руслан и Олег. Ника заглянула в детскую – Марек с Иркой устроились на тахте, Ирка уткнулась в его плечо и посапывает, как медвежонок. Одно время они с Леркой мечтали, что вот вырастут их дети, поженятся, и будут они вместе нянчить внуков. Но со временем стало понятно, что ребята воспринимают друг друга абсолютно по-родственному, общаются как брат и сестра и никаких иных чувств друг у друга не вызывают. Они с Леркой повздыхали и смирились – все равно дети всю жизнь будут связаны дружбой, а это немало.
Ника закрылась в кухне, чтобы позвонить, но телефон ожил сам.
– Ника, это я, Димка.
– Привет, малыш. Как спалось?
– Хорошо, спасибо. А папа уже…
– Нет, золотой мой, папа еще спит. Устал накануне, намерзся, стресс опять же… Как проснется, тут же тебе позвонит. Ты кушал?
– Ага. – Димка удивленно замолкает. – А что?
– Да я все думаю, как ты там один, кто тебе готовит и вообще…
– А, за это не беспокойся. Тут есть кому готовить.
– Счастливый… а мне вот надо сейчас что-то изобретать, а что?
– Папа картошку жареную любит. И я люблю…
– О, это идея. Марек тоже любит картоху. Эй, ты что…
– Что с тобой, Ника?
– Это Буч, карабкается по мне, как по дереву. Этот кот в прошлой жизни явно был сначала китайским мандарином, а потом скалолазом.
– Со скалолазом понятно, а китайским мандарином почему?
– А захребетник потому что, любит, чтоб его носили.
Димка хохочет, и Ника вскоре отключает телефон. Так, теперь больница.
– Валентина Семеновича можно?
Девушка на телефоне, оцепенев от такой наглости, не нашлась, что ответить, и Ника поспешно добавила:
– Это Ника Зарецкая, я вчера была в больнице, кровь сдавала…
– А, да, помню. Сейчас посмотрю, не занят ли он.
Через минуту в трубке послышался бас Семеныча:
– Ника, какого дьявола ты названиваешь?
– Да я только первый раз…
Ника знала, как нужно говорить с Кругловым – покорно и тихо.
– Нечего корчить из себя сироту! – Семеныч, конечно, в курсе всех ее уловок. – Жива твоя Валерия, без сознания, но – жива. Дальше посмотрим…
– Но она…
– Ничего не могу тебе сказать. Все, мне некогда. И не названивай бесконечно.
Ника все держит трубку, и голос медсестры снова прорывается к ней:
– Не переживайте, раз он кричит, значит, выживет сестрица ваша. Вот если б дело было плохо, он бы с вами ласково говорил, а раз наорал, значит, все хорошо.
– Спасибо… там еще у нас…
– Парнишка, да? Мать у него настырная такая, заставила ее впустить – ну, он сегодня уже в обычную палату переедет, так что здесь беспокоиться не о чем.
– Спасибо. А когда…
– После обеда позвоните, я вам все скажу как есть, а приезжать смысла нет, сюда вас не пустят.
– У меня дочь ее сейчас, она…
– И ее не впустят, больная, когда придет в себя, должна быть спокойна, волновать ее нельзя никак. А девочка расплачется, и сестре вашей сразу хуже станет, зачем это надо, сами подумайте.
Ника вздохнула и принялась чистить картошку. Пожалуй, ее надо много – охранников покормить, и вообще… хорошо хоть, огурцы есть маринованные, они их летом с Леркой много наделали. Часть даже в клуб пришлось унести, там их посетители оприходовали за милую душу.
– Ты маме звонила?
Ирка, рыжая, бледная, такая же тощая, как и Лерка, смотрит на Нику испуганными заспанными глазами.
– Только что говорила с доктором и медсестрой. Пока она без сознания, но прогноз неплохой.
– А когда мы к ней?..
– Как только доктор разрешит. Там реанимация, туда никого не пускают, после обеда позвоним, глядишь, будут новости.
Котенок прыгнул с Никиного плеча на стол и вскарабкался по Иркиному рукаву ей на шею. Девочка прижалась к нему щекой.
– Забавный какой… Давай я помогу тебе картошку чистить.
– Да я уже почти… иди полежи еще, я вам завтрак принесу.
– В постель? Здорово.
Забрав котенка, Ирка пошла обратно в комнату. Ника с облегчением вздохнула. Очень трудно делать вид, что все хорошо, когда ничего хорошего нет, и при этом обманывать Ирку, пытливо и тревожно глядящую на нее Леркиными зелеными глазами. Только сейчас Ника вдруг подумала, что было бы, если бы Лерка погибла. Конечно, она никогда бы не бросила Ирку, но каково девочке осиротеть во второй раз?
– Не буду об этом думать. – Ника режет картошку соломкой и старается думать только о готовке. – Все будет хорошо.
Снова зазвонил телефон.
