Яков сделал знак Черенку, чтобы тот замер и не производил никакого шума. Сам осторожно выглянул из зарослей. Тропинка обрывалась у небольшой избушки. Она выглядела необитаемой и заброшенной, но на крыльце сидел мужчина в охотничьей куртке. Он курил, отвлеченно глядя перед собой. Больше поблизости никого не было.
Яков прикидывал несколько минут, как усыпить бдительность охранника, затем жестом подозвал Черенка.
* * *
Похититель, в котором Лиза опознала Леонида, заскучал. Снаружи было уныло и холодно, в сторожку ему идти не хотелось. Можно было растопить там буржуйку, но Лиза могла его узнать, что на данный момент Леониду было невыгодно. Неизвестно, как дальше потекут события. Выгоднее сохранять конспирацию. Раз уж его втравили в похищение людей, то лучше поберечься и позаботиться о себе самому. Он невольно погладил приклад ружья, которое ему выдали для операции. Настоящий владелец, по-видимому, относился к ружью с трепетом: металл сверкал, на деревянной части ни царапинки, ремень из натуральной кожи, с тисненым рисунком и подкладкой из велюра. Знатная вещь! Жалко будет возвращать.
Сам Леонид огнестрельного оружия у себя никогда не держал, охотой не увлекался. Так уж решили сообщники – представиться охотниками, чтобы не вызвать подозрений у местного населения. Сколько ни хоронись, а свидетели обязательно найдутся.
Леонид стиснул кулаки: разве так с самого начала договаривались? Его дело было передавать информацию, а в уголовщину ввязываться он не подряжался. Вот уж влип так влип! Ладно, главное – получить свои деньги и валить из этой страны как можно скорее. С каким удовольствием он пошлет ко всем чертям постылую кривляку Аннет. Ишь, имечко и то с вывертом, нет чтобы просто назваться Анной, ей надо во всем подчеркнуть свою исключительность, изломалась вся, манерная кукла. Он вспомнил запах сигарет Аннет с характерной мускатной отдушкой и весь передернулся. У нее и духи были такие, мускатные. Ничего омерзительнее невозможно себе представить. Впрочем, это касалось всего, из чего складывался облик Аннет.
Леонид настолько ее ненавидел после трех лет рабства, что твердо решил: если он попадется по ее милости в руки правосудия, то жестоко поквитается с Аннет. Терять ему будет нечего…
Ганжа достал из голенища сапога большой охотничий нож, который, в отличие от ружья, был его собственностью. Леонид сам выбирал его в магазине. Нож был острый, с клинком из дамасской стали; рукоять из карельской березы уютно ложилась в ладонь. Наверное, удобно таким разделывать дичь, жаль, по-настоящему охотиться не приходилось.
Леонид стал метать нож в ствол дерева, чтобы чем-то себя занять, заодно согреться. Он любил метать нож в мишень, часто развлекался таким образом и даже весьма преуспел в точности попадания. Хоть в чем-то преуспел…
Мысли об Аннет не отпускали его, может быть, от этого нож каждый раз летел стремительнее и вонзался в дерево все глубже.
А ведь поначалу Ганжа серьезно увлекся этой яркой женщиной. Она была старше Леонида, опекала его с материнской заботой, делала ему дорогие подарки, предусматривала все его желания. Ему льстило, что красивая обеспеченная женщина, удачливая бизнесвумен души не чает в нем – бедном научном сотруднике, который никаких высот в науке пока не взял, состояния не сколотил, вниманием женского пола не был избалован. Он стыдился своей бедности, считал себя неудачником до тех пор, пока не повстречался с Аннет. Ее обожание приписал своим достоинствам – уму, который она превозносила, обаянию и своей мужской сексуальности. Он сразу вырос в собственных глазах.
С ней он поверил, что сможет взять судьбу за рога, пусть даже используя женщину. Мало ли мужчин устраивают жизнь с помощью женщин? А если учесть, что он искренне увлекся этой сочной, зрелой Мессалиной, то намерения его нельзя было назвать низкими. То, что она лжива, распутна, властолюбива, что сама использовала его в своих целях, он узнал много позже. Для него это быт страшный удар. Он почувствовал себя обманутым и жалким. Все ее признания были ложью, страсть – игрой. Она так прямо ему и сказала. Выплеснула все в лицо – нагло, издевательски, не стесняясь в выражениях. Ей надоело играть роль влюбленной самоотверженной благодетельницы, он быт уже у нее в руках, повязан полностью собственной глупостью. Она сохранила всю личную переписку с ним, припрятала тщательно компромат, чтобы иметь возможность его шантажировать и получать от него все, что нужно, не прибегая больше к одурачиванию самонадеянного мальчишки.
Дальше началось самое страшное: он возненавидел Аннет, но ей было мало его повиновения как доносчика. Ничуть не скрывая своего презрения, она заставляла его по-прежнему заниматься с ней сексом, но так, что он каждый раз чувствовал себя оплеванным. А ей было все равно, что он чувствовал, ей хотелось рабства, подчинения, глумления, доходящего до садизма. Он познал всю глубину развращенности этой женщины; разнузданному воображению ее не было предела, как не было предела жестокости. Особенно она наслаждалась, когда сильнее унижала его…
Леонид сел на крыльцо, закурил, оставив нож торчать в дереве. Рука с сигаретой дрожала, воспоминания терзали его.
Да, он был трусом все это время, тряпкой, подстилкой, но теперь этому пришел конец. Партия сыграна, грядет развязка. Эта подлюга и денег бы ему не отдала, если бы он не подловил ее в последний момент. Леониду хватило ума и терпения выследить Аннет и записать ее переговоры с киллером по устранению Крымова. Вот когда она впервые растеряла свою надменную самоуверенность. Даже задаток Леониду выплатила. Забеспокоилась, гадина. То ли еще будет. Он заставит корчиться эту ехидну. Она заплатит за каждую минуту его позора.
Поток мыслей Леонида резко прервался, потому что на лужайку перед домом вышел старичок с палкой и узелком за спиной. На нем был кургузый пиджачишко, надетый прямо на майку, на ногах – резиновые сапоги.
Леонид вскочил и пошел старику навстречу. Винтовку пока не снял с плеча, зачем напрасно пугать бедолагу, и без того на ногах еле держится. И за каким чертом ледащий старикашка потащился в лес?
Дед меж тем, завидев незнакомца, скинул узел с плеча и сел на пень. Снял фуражку, отер лоб.
– Привет, браток. У тебя, видать, закурить есть. Я за версту дым учуял. Одолжи сигаретку, будь другом. Я вот здесь посижу, отдохну маленько и дальше пойду. – Старик оглядел Леонида. – Ты кто, охотник? Это дело правильное. Эх, годы мои не те, а то бы и я пострелял с превеликим удовольствием.
Леонид протянул ему сигарету:
– Сам-то что забыл в лесу? По грибы вроде не сезон уже. Что в мешке несешь?
Дед по-стариковски затрясся беззвучным смехом, потом закашлялся от дыма.
– Наше дело простое. Шишек вот набрал. Для самовара. Бабка моя на шишках чай уважает. Надо не надо – меня в лес гоняет, да проверяет потом, чтоб шишки самые отборные были да сухие. Ружьишко у тебя ничего, двадцатый калибр, верно? Я в лучшие годы из такого белку в глаз бил. Эх, времечко было золотое.
– Так уж и в глаз! – заинтересовался Леонид. – Все вы, деревенские, хвастуны. Если белку, то в глаз, если рыба, то вот такая. – Он развел руки в стороны.
