— Ух, ты! Даже и не Нюрка? Как галантно! А цветы с тортом отдай очередной подружке, мне они ни к чему.
По-собачьи пытаясь заглянуть ей в глаза, Королев с искренней обидой выговорил:
— Я же от чистого сердца.
Уходя в комнату, Анна Михайловна спокойно констатировала:
— Это совершенно невозможно. Такого органа у тебя нет.
Владимир Александрович тихо и обреченно попросил:
— Аня, два года уже прошло. Можно бы и простить.
Резко повернувшись, Анна Михайловна гневно бросила:
— А в аду мне пришлось жить десять лет. Вот пройдет десять лет, вот тогда я и подумаю, простить мне тебя или нет. А теперь тебе лучше уйти. Мне неприятно тебя видеть. — И ушла в комнату, плотно притворив за собой дверь.
Молча наблюдавшая эту сцену Лиза огорченно заметила:
— Я тебя предупреждала, папа.
Еще немного помявшись у порога, Королев понял, что ему здесь и в самом деле не рады и вышел, повесив голову.
Закрыв за ним дверь, Лиза прошла в комнату к матери. Та стояла у окна, печально глядя в темнеющее небо.
— Извини, мама, я не хотела, чтоб отец приезжал. Но он ведь никого не слушает.
Повернувшись, Анна Михайловна глубоко вздохнула.
— Ничего, я даже рада, что он здесь побывал. Мне стало легче.
Удивившись, Лиза не удержалась от вопроса:
— Почему?
— Потому что до него что-то стало доходить. И я вижу, что ему сейчас так же невесело, как было когда-то мне.
Заглянув ей в лицо, Лиза поразилась.
— Мама, неужели ты его до сих пор любишь?
По-бабьи приложив руку к щеке, Анна Михайловна призналась:
— Как ни странно, мне трудно смотреть на него равнодушно. Но давай поговорим о другом.
Лиза закашляла, приложив руку к горлу. Анна Михайловна всполошилась.
— Горло болит? Опять мороженое ела?
Думая о другом, Лиза небрежно махнула рукой.
— Маленькое-маленькое. И горло болит чуть-чуть. Но это ерунда. Ты мне лучше скажи, что ты почувствовала, когда влюбилась в папу? Или тебе неприятно об этом вспоминать?
Анна Михайловна проницательно посмотрела на дочь и чему-то улыбнулась.
— Да нет, отчего же. Помню, что почувствовала тепло. Душевное тепло. Мне рядом с ним было так… отрадно.
Лиза озарено повторяет:
— Тепло?
Анна Михайловна кивнула.
— Но давай-ка я тебя лучше покормлю. И горло тебе надо побрызгать.
Оставшись ночевать у матери, Лиза долго не могла заснуть, перебирая в уме все ее встречи с Ильей и понимая, что рядом с ним в самом деле чувствовала то самое душевное тепло, о котором говорила мать.
На следующий день, придя на работу, выглядела абсолютно так же, как всегда. Мило улыбалась, болтала ни о чем, не дожидаясь ответа. Лишь иногда с немым вопросом взглядывала на Зайцева, упорно сидевшего к ней спиной и не желающего сказать ни слова.
После обеда к ним зашла Вера Гавриловна, демонстрируя сарафан ослепительно-кровавого цвета, который, как ни странно, очень ей шел. Быстрым взглядом окинула сидящую рядом парочку, пытаясь разобраться в хитросплетении их отношений. Отметив редкостно угрюмый вид Зайцева и смущенный — Лизоньки, насторожилась.
Официально сообщила:
— Елизавета Александровна, ремонт у нас в отделе закончен, можете переезжать хоть завтра, если не боитесь запаха краски.
Краску Лиза не жаловала, но оставаться в комнате с Ильей в таком невообразимом напряжении тоже не могла. Решив, что всё образуется, стоит ей отсюда убраться, попросила завтра же перевезти ее обратно.
Зайцев с упрямо сжатыми губами корректно пожелал ей счастливого новоселья, избегая смотреть в глаза.
Вера Гавриловна, нюхом чувствующая, что тут что-то не так, затаила крамольные мысли, решив расспросить Лизоньку об успехе своих настоятельных рекомендаций попозже.
На следующий день в десять часов утра Илья уже сидел в огромном кабинете в тоскливом одиночестве.
Глава седьмая
В ночной тишине мечтательно звучала гитара, отдаваясь в лесной чаше низким затяжным эхом. Вадим пел глуховатым баритоном про бригантину во флибустьерском дальнем синем море. Печора ровно шумела всего в десяти метрах от небольшого костра. Неровные силуэты трех узких лодок, вытащенных на берег, колебались в его неярком желтоватом свете. Зайцев, просидев весь день на веслах и до чертиков устав, поеживаясь, лежал в спальном мешке. Спать под открытым небом было холодновато, палаток они с собой не взяли, чтобы не перегружать лодки. Их самих было шестеро взрослых мужиков на три плоскодонки, да к тому же на этот раз в каждой плыл живой балласт, сыновья-подростки Вадима, Николая и Михаила.
Как обычно в июле, их старая команда сплавлялась по реке, на это лето была выбрана Печора. По этому маршруту пройти хотели давно, но всё руки не доходили. Сплавляться по рекам начали давно, еще на третьем курсе институте, и с тех пор не пропустили ни одного сезона. Правда, в полном составе собирались не всегда, то женились, то дети рождались. И вот теперь к ним присоединилось подрастающее поколение. На зимнем организационном совете решили брать с собой давно просившихся с ними отпрысков, но только мальчишек старше десяти лет. Жены сочли это гендерной дискриминацией, но мужья стойко держали оборону и женщин в поход не брали. Ни дочерей, ни жен. После небольшой разлуки любовь только крепче.
Зайцев помахал рукой перед лицом, отгоняя назойливую мошку. Всё было бы прекрасно, если бы не гнус. В этом дождливом году он просто заедал. Не спасали никакие репелленты. Чтобы заснуть, застегнул молнию на спальнике почти до упора, оставив небольшое отверстие для дыхания, заложив его москитной сеткой. Сразу стало тихо, лишь приглушенно доносились звуки гитары.
Мальчишки и половина взрослых, измученные нелегким дневным переходом, крепко спали каждый по своим мешкам. У костра остались самые выносливые — Вадим, Генка да Серега. Одеты все были в брезентовые куртки с теплыми вязаными свитерами, высокие резиновые бахилы да плотные поношенные джинсы.
Вадим подбросил в угасающий огонь сушняка, звонко прихлопнул на щеке навязчивого комара и, понизив голос, проговорил, оглядываясь на неподвижный спальник с Зайцевым:
— Что-то Илья здорово сдал за последнее время. Похудел и психует по пустякам. Жениться ему давно пора. Вот ты, Серега, на второй уже женат, Колька на перепутье от первой жены ко второй, остальные все при бабах, а Илья всё в мальчуганах бегает. Нехорошо как-то…
Геннадий отхлебнул пива из алюминиевой банки и согласно кивнул головой.
— Да, пора бы ему остепениться. У нас у всех дети есть, кой у кого даже трое, — он посмотрел на скорчившего невинную физиономию Сергея, — а Зайцев всё никак отцом стать не может. Поможем?
