Жанна Марицкая довольно улыбалась.
– Хорошо, что я вас просветила. Имейте в виду – сейчас везде на это смотрят! Все внимание обращают и обсуждают… Мне вчера предложили такую миленькую сумочку «Бали» – всем хорошая, дорогая, но такая развратная… Там две завязочки – дернешь, и распахивается во-о-т та-а-акущая горловина! Конечно, я отказалась – все смеяться будут…
Наконец, Марицкая ушла.
– Светлана Владимировна, у меня сумка тоже широко распахивается, но вы ничего такого не подумайте… А вот у Валюшки из сорок четвертой секции, у нее действительно…
Но хозяйка не была настроена обсуждать горячую тему.
– Я занята, Машенька, – сухо сказала она. – Посмотри лучше, как в зале дела.
Телефон больше не звонил. Судя по значку на экране, он опять не ловил сеть. Подземная вахта закончилась. Надо подниматься «на гора». Хотя есть неоконченное дело…
Света заперла дверь, достала из ящика большие ножницы, а из сумочки флеш-карту, положила на стол. Покрошить в мелкое конфетти, высыпать в урну на улице. Здесь, за много километров от его работы и дома, точно ничего искать не будут. Можно еще бросить следом в урну горящую спичку – для верности.
Нет. Слишком примитивно. Утренний романтический порыв, когда ей просто хотелось заслонить мужа от опасности, сделав какую-нибудь возвышенную глупость, – порыв этот ушел безвозвратно. На смену ему пришли рационализм и холодный трезвый расчет. То, что мелькало на заднем плане сознания, так и не выходя на передний, само собой уже оформилось в продуманный план гениальной комбинации. Конечно, этот путь сложнее, но гораздо эффективнее. Поэтому надо набраться терпения, подобно рыбаку, ждущему верную поклевку. И идти до конца.
Без четверти час. На телефоне по-прежнему нет значка сети. Девочка Света из шахтерского Горняцка поднялась на поверхность. Не в грохочущей, болтающейся на изношенном канате шахтной клети, а на комфортабельном бесшумном эскалаторе. И не из черного мрачного забоя, где угольная пыль забивает поры кожи через двадцать минут, а из сияющих чистотой, ярко освещенных мраморных коридоров, напичканных магазинчиками, кафешками и закусочными. Но все же из подземелья. Что ни говори, а дышать наверху стало легче. И от тусклого зимнего, но естественного света сразу улучшилось настроение. Все-таки второй уровень – это глубоко…
Несколько минут она стояла у выхода, жадно вдыхая морозный, чистый и свежий воздух. Заброшенная лунная станция превратилась в последний островок жизни у эвакуационных ворот обреченного мира. Толпа покупателей рвалась в распахнутые двери, осаждала эскалаторы, бурлила вокруг налившегося жизнью стеклянного купола, жуя хот-доги, горячие бутерброды, чипсы и запивая все это неимоверным количеством пива и пепси-колы.
Света нашла взглядом свой «кайен» – стоит там, где его оставили. Да и куда он денется? Сережа установил такую сигнализацию, что спутниковому «Корсару» делать нечего! Только подойди, только дотронься – а тебя уже видят в тревожной группе Службы правительственной связи! И если твоя рожа или манеры не понравятся, то четыре «волкодава» с автоматами вылетят на перехват, а задерживают они так, что сразу в Склифосовского…
Но куда на красавце и умнице «кайене» сейчас ехать? Манежная площадь забита машинами, Тверская стоит. А в два заседание кафедры. В половине четвертого – спецкурс по староанглийскому эпохи Альфреда Великого. Всего девять студентов, но приходится заниматься и этой ерундой, чтобы сохранить видимость борьбы за часы учебной нагрузки, за место под преподавательским солнцем. Коллеги нахватали по четыре-пять спецкурсов и хотят еще, а выделяться из общей массы никогда не следует…
И на фиг ей вообще нужен этот институт? Сейчас бы пообедала в «Метрополе» и не торопясь поехала домой… Просто инерция, дурацкая привычка к интеллигентскому статусу ученой дамы. Вздохнув, Света направилась к станции метро.
Без двадцати два, сопровождаемая заинтересованными взглядами студентов и институтских мужчин, она зашла на кафедру иностранных языков. Доцент Богуславский встал навстречу, щекоча кожу усами, старомодно приложился к ручке и помог снять куртку, а старший преподаватель Олег Сергеевич повесил ее в переполненный шкаф. Профессор Добрюхин поздоровался со значительной улыбкой, кто-то из молодежи быстро принес стул, кафедральные дамы – эти завистливые серые мыши, хотя и улыбались, как могли мило, но кисло разглядывали Светин наряд и красивое лицо.
– Итак, на повестке дня подготовка к зимней экзаменационной сессии, – привычно пробубнил Добрюхин. – Работа с отстающими, готовность методических материалов, переработка экзаменационных билетов…
В институте никто не догадывается, из каких источников питается страсть доцента Мигуновой к моде «от кутюр». Самая распространенная версия – богатый любовник. Учитывая ее внешние данные, официальную зарплату мужа-полковника и приблизительную стоимость скромного платья от Альберта Феретти – версия идеальная.
Чужие успехи – подлинные или мнимые, зовут к их повторению. Завкафедрой Добрюхин, осторожно используя служебное положение, пытался добиться ее благосклонности смешными перспективами выгодной учебной нагрузки и перевода на должность профессора, но был остановлен столь же уверенно и жестко, как наступающие на Москву немцы.
Импозантный сердцеед доцент Богуславский тоже давно вел галантную осаду, но скорей по инерции, ибо уже понял ее бесперспективность. Преподавательская и аспирантская молодежь ограничивалась немым обожанием. Кафедральные дамы, сгорая от любопытства, заводили разговоры с прозрачными намеками, но Света их не поддерживала, а на прямые вопросы только загадочно пожимала плечами.
– Иванников и Спиридонова вообще не знают ни немецкого, ни английского, – скорбно жаловалась кутающаяся в старомодный платок доцент Кукшинская. – Индивидуальные консультации они игнорируют…
Каждый раз, проходя по коридорам института, видя вывернутые шеи дородных педагогов, стряхивая с себя жадные, то ли целующие, то ли кусающие взгляды, Света думала, что надо мимикрировать, слиться с толпой, и даже обещала себе в следующий раз явиться в добротном пальто Дзержинской швейной фабрики и сапожках Казанского промкомбината. Но, конечно же, это было невозможно: очень часто прямо из храма науки она отправлялась на новую выставку в Третьяковку, или в театр, или на сугубо закрытый элитарный прием…
Возможно, кто-то из коллег догадывался о ее двойной жизни: Света ведь не соблюдала правил конспирации. Внимательный читатель гламурных журналов мог обнаружить ее фото на вечеринке у «доброго волшебника» Павла Моисеевича Рачицкого – покровителя молодых талантов российской поп-сцены. Вездесущие студенты могли встретить на светской тусовке где-нибудь в «Сафари» или «Стоуне», опознать на размещенных в Интернете фотоотчетах о закулисной жизни какой-нибудь «Большой головомойки» или «Фабрики», где она одевает как ведущих, так и некоторых известных «ведомых». Ее могли увидеть в VIP-ложе на открытии сезона в Большом либо заметить за представительским столом на праздничном приеме известного дома моды. Ну и что с того? Почти всегда она была с мужем и никогда – с посторонними мужчинами. А то, что все это нехарактерно для скромного доцента кафедры иностранных языков, то что поделаешь… Это тоже часть ее жизни, неизбежный процент публичности, есть приглашения, от которых не принято отказываться: или принимаешь, или сидишь в своем институте и не рыпаешься.
