— Почему? Ты это умеешь. Да и Лидия с Клеррисом — тоже.
— Замечательно! — в голосе Мегеры сквозит раздражение. — Но так или иначе это под силу лишь немногим. Неужели тебе непонятно, что грубую работу может выполнять кто угодно, ты же должен заниматься тем, с чем не справятся другие!
— Например, мудрым управлением?
— Хотя бы и так, суженый.
— Наверное, ты права, но, боюсь, в некоторых отношениях я не создан для власти. Мне трудно надзирать за тем, как работают другие. Трудно сидеть и наблюдать, как солнце иссушает землю. Трудно ждать, когда прибудут корабли…
— Я не о том говорила!..
«…идиот!..»
Язычок белого пламени прорывается из окружающей ее невидимой черноты — вызванный гневом всплеск не желающего исчезать хаоса.
— Ты валишь в одну кучу все виды работы, включая физический труд, а между ними имеется большая разница. Быть правителем — значит работать умом, а не руками, и ты на это вполне способен. Но стоит тебе огорчиться, как ты стараешься забыться, занявшись грубым ручным трудом.
— Да вовсе я не расстроен, — говорит Креслин, пытаясь изобразить усмешку.
— Кого ты хочешь обмануть?
— Ладно, я расстроен. А как иначе? Гостиница, можно сказать, закончена, но селить в нее некого. Поля дали всходы, но урожай может погибнуть из-за нехватки воды. Сушь такая, что ябруши осыпаются с деревьев. Меня воротит от одного вида сушеной рыбы, так же, как и всех остальных. Лидия предупреждает, что никаких пряностей не будет до осени… Если они вообще будут. Когда я таскаю воду, то приношу хоть какую-то пользу. Или прикажешь сидеть сложа руки, дожидаясь, пока солнце превратит нас в уголья?
— Между прочим, мы здесь из-за тебя.
Креслин переводит взгляд с побуревших холмов на едва тронутую волнением воду Восточного Океана. Куда бы он ни смотрел, всюду — и над холмами, и над пыльными, высохшими низинами, и над колючими сорняками, и даже над самым побережьем Восточного Океана — расходятся дрожащие волны раскаленного воздуха. Обжигающее солнце вершит свой путь по безоблачному небу.
— Ты права. Отныне я буду носить воду только для нас.
— Для нас я и сама могу.
Он отвечает на ее улыбку улыбкой.
— Перекуси, прежде чем отправишься умываться.
Креслин с усмешкой поднимает руки, показывая, что сдается, и усаживается на ограду террасы. Между ним и Мегерой лежит краюха черного хлеба и два ябруша. Тут же стоят две кружки с соком.
— Все-то у тебя предусмотрено, — замечает он.
— Должен же ты поесть перед тем, как приступишь к работе на корабле!
— Корабле?
— Ты вроде бы собирался встретиться с тем хаморианцем.
— О-о-о…
— Только не говори, будто забыл.
— И не собираюсь, — смущенно бормочет юноша.
— А зря, — смеется Мегера. — Ты ведь и вправду забыл, мне ли не знать!
Отломив кусок крошащегося хлеба, он отпивает глоток и спрашивает:
— А у тебя на сегодня какие планы?
— Мы хотим попробовать получить стекло, пригодное для посуды. Делать его труднее, чем оконное, но зато Лидия уверяет, что стеклянную посуду можно с выгодой продавать в Нолдре. А ведь ты, суженый, сам настаивал на всемерном расширении торговли.
Чтобы разжевать сухую корку, Креслину приходится сделать очередной глоток, после чего он, все еще с набитым ртом, отзывается:
— Товары нужно на чем-то возить, так что без флота нам не обойтись.
Мегера кивает.
Закончив есть, он тянется за блюдом, но она останавливает его:
— Сама уберу. Тебе пора к кораблю.
— Я бы не спешил называть эту лохань кораблем.
— Да как ни называй… — встав, Мегера порывисто обнимает юношу, но прежде чем он сам успевает заключить ее в объятия, отстраняется и, прихватив поднос и кружки, спешит к двери. У порога она задерживается:
— Ты будешь в цитадели?
— Ну, если ты придешь… — тянет он, посматривая на нее с хитрецой.
Мегера качает головой.
«…ну, зверь…»
Не вполне уверенный в том, как следует воспринимать эту мысль, Креслин пожимает плечами. Мегера исчезает за дверью.
Довольно скоро юноша спускается к песчаному берегу, где возле корабельного остова его поджидает плотный мужчина в коротких штанах и тунике без рукавов — хаморианец по имени Байрем.
— Засел намертво, господин, — сообщает он.
Зайдя со стороны воды, Креслин скользит взглядом вдоль корпуса от кормы до наполовину зарывшегося в мягкий песок носа.
— Как глубоко погрузился киль?
— Локтей на пять-шесть, — отвечает, наморщив лоб, Байрем. Креслин качает головой.
— Но это не самое трудное, господин. Глубже всего корабль зарылся носовой частью, а она сравнительно легкая. Основная тяжесть сосредоточена посередине, — хаморианец вытирает лоб и спрашивает: — А нельзя ли сдернуть корабль с помощью такой же… такой же бури, какая забросила его сюда?
— Буря поднимет на море волны, а волны загонят корпус еще дальше на берег. Если только не… — вытирая со лба пот, грозящий попасть в глаза, Креслин направляется к кромке воды.
Корма судна находится в воде, хотя глубина возле руля не более двух локтей. Присмотревшись, юноша снимает сапоги, заходит на мелководье, обследует корму и возвращается к плотному загорелому коротышке.
— Скажи, Байрем… Можем ли мы раздобыть паруса?
— В рундуке есть старый грот и несколько марселей. Но грота при сильном ветре надолго не хватит, а остальные… Ты ведь не думаешь проволочь корабль по песку до воды с помощью парусов?
— Нет, — качает головой Креслин. — Просто у меня есть идея. Когда у нас самый высокий прилив?
— Да не больно он тут высокий: вода поднимается всего на пол-локтя. Это будет после полудня, если не вмешается шторм. Приливным волнам тут далеко до штормовых.
— Так нам нужен шторм или нет?
Подняв глаза на Креслина, Байрем отвечает:
— Думаю что все-таки нет: шторм повыбрасывает на берег слишком много обломков. Чтобы сдернуть корабль, лучше всего подходит спокойный полдень. Жаль, что здесь негде укрепить лебедку — это сильно упростило бы дело.
— Что-нибудь придумаем, — бормочет Креслин, спрятавшись в тени судового корпуса и отряхивая с босых ног песок. — Непременно придумаем…
CI
Грузный Высший Маг теребит пальцами висящую на шее золотую цепь с амулетом, а потом всматривается в зеркало на столе. Оно показывает пожухлые луга, засыхающие деревья и пыльную дорогу, ведущую к черной башне.
