– Обещала…
Рисса покачала головой и ушла на кухню. Я заложил фургон, взобрался на козлы и щелкнул вожжами.
На лесопилке Вигил погрузил каждое бревнышко и брус с таким старанием, словно имел дело с золотом, причем работал так вдохновенно, что, запечатлев его лицо в резьбе, я наверняка обессмертил бы свое имя, стяжав славу великого ваятеля. Но такая задача была мне не по плечу.
– Надеюсь, тебе понравится у меня работать, – сказал я пареньку. – Хотя порой будет и нелегко.
Вигил на миг опустил глаза, а потом вручил мне фигурку. Отказаться я не мог, но твердо решил, что принимаю ее не в подарок, а лишь на хранение.
К глазам парнишки подступили слезы, да и мои тоже стало пощипывать. Как, наверное, непросто приходится обладателю дара столь редкого, что лишь немногие способны его оценить.
По возвращении домой я отнес статуэтку в спальню и поставил на столик, чтобы первой ее увидела Кристал. Потом мне пришлось заняться разгрузкой дерева, а до чистки кобылы дело дошло лишь, когда на конюшне появились Перрон и Кристал.
– Ты хоть когда-нибудь прерываешь работу?
Я прервал работу и обнял ее.
– Где был?
– Ездил за деревом для новых заказов.
– А, тот письменный стол…
– Да, и еще ларь для специй, – добавил я, отложив щетку и закрыв дверцу стойла.
Мы вместе вычистили коня Кристал, потом помылись, а я, пока Рисса накрывала на стол, успел еще и побриться. На кухне нас уже дожидались Перрон и трое стражей.
– Что нового на лесопилке?
– На лесопилке? На лесопилке мне удалось наконец найти себе подмастерье.
Рисса, поглядывая на меня с подозрением, водрузила на деревянную подставку посреди стола большую кастрюлю.
– И как же ты выискал такое чудо?
Перрон покосился на хлебную корзинку, оставленную Риссой у плиты. Джинса ухмыльнулась Деркасу.
– Это сын Фаслика… Вигил, его младший.
– А, который вырезает, – пробормотала Рисса.
– Ты о нем знала?
– Он резчик. Почем мне было знать, что тебе нужен резчик, художник? – буркнула она, пожимая плечами.
– Рисса…
Джинса тихонько рассмеялась, Кристал покачала головой, и я умолк. В конце концов Рисса все равно останется при своем мнении.
– Вигил приступит к делу через восемь дней.
– А не напугает его тяжелая работа? – спросила Кристал.
– Не знаю, но работа на отцовской лесопилке тоже тяжелая, но более нудная и однообразная. А древесные отходы для занятий резьбой найдутся и здесь, у нас. Возможно, что-то из его резьбы пойдет на украшение мебели.
Я прокашлялся, отпил холодной воды (клюквица вышла, а покупать ее в межсезонье, по высоким ценам, у меня охоты не было) и добавил:
– Кристал, ты ведь сама без конца долдонила, что мне нужен подмастерье.
– Говорила, и рада, что ты наконец им обзаведешься. Надеюсь только, что это не станет предлогом для постоянных отлучек по колдовским надобностям.
– Больно нужны мне эти отлучки. Можно подумать, дома нечем заняться.
Зачерпнув половник козлятины с более чем пряной подливкой, я добавил порцию в тарелку Кристал, потом положил себе и передал черпак Джинсе, которая себя не обделила.
– Что поговаривают о торговле оливками?
Мне хотелось сменить тему, а вопрос о торговле оливками возник в голове сам по себе, не иначе как вследствие недавнего общения с Хенсилом.
– Плантаторы и торговцы оливками беспокоятся насчет пиратов. Говорят, что самодержец не в состоянии обеспечить безопасность торговых путей до Била и Джиры, не говоря уж о Нолдре.
– Но как может самодержица контролировать морскую торговлю? Разве у нее есть военный флот?
– В том-то и дело.
– А ты полагаешь, что за этими толками и недовольством стоят происки Хамора?
Рот Кристал был набит, и она ограничилась кивком.
– Значит, скоро самодержица услышит то же самое от виноторговцев. А там и от владельцев южных рудников?
– Встреча самодержицы с виноторговцами намечалась на прошлую восьмидневку, – сухо заметил Перрон.
Я взглянул на Кристал. Она кивнула.
Мне оставалось лишь потянуться за хлебом.
После обеда, удалившись с Кристал в спальню, я зажег лампу и посветил на резную фигурку.
– Какая красота! – воскликнула Кристал. – Где ты это взял?
– Вещь не наша, но Вигил дал ее мне на сохранение.
– Вигил?
– Он хотел подарить мне ее за то, что я взял его в подмастерья. Но фигурка слишком хороша, чтобы ее можно было принять.
– Я тебя люблю, – сказала Кристал, и глаза ее увлажнились.
– За что?
– Просто люблю, и все. Но ты заслуживаешь этого: ты все видишь, все понимаешь и не равнодушен к людям.
Мы обнялись и некоторое время сидели молча. Потом она высвободилась, стянула сапоги, сбросила мундир – я тут же, довольно ловко, надел на нее ночную рубашку – и плюхнулась на кровать, опершись о переднюю спинку.
– Что еще новенького? – спросил я, стоя в брюках посреди спальни.
– Новостей немного. Берфир с Коларисом увязли в своей войне. Правда, в Кертисе происходит что-то подозрительное.
– В Кертисе? А откуда это известно?
– Каси получила письмо. Неподписанное, но, скорее всего, от Джастина.
– От Джастина?
Присев на краешек кровати, чтобы стянуть сапоги, я поморщился – бедро еще побаливало. Похоже, мне никогда не удастся научиться осторожности.
– По пути в Монтгрен они с Тамрой приметили: в Кертисе что-то затевается. За виконтом и границами нужно следить.
– До чего это похоже на Джастина, – буркнул я.
Кристал подняла бровь. Лежа в постели, она мало походила на командующую. Некоторое время я смотрел на нее, но потом этого показалось мало. Последовал долгий поцелуй, однако после него Кристал слегка отстранилась и спросила:
– Ты заметил, что едва начинает пахнуть жареным, Джастин исчезает?
– Заметил. Но не думаю, что тут замешан страх.
Кристал поджала губы, и я коснулся их своими.
– Ты невозможен, – выдохнула она, целуя меня в ответ, после чего потянулась и закрутила фитиль лампы.
– Это ты невозможная женщина.
– То, чего я сейчас хочу, вполне возможно.
С моей стороны возражений не имелось.
LIII
Насыщенный едким запахом серы и азота дым плыл через маленькую долину, а по склону холма, вдоль тропы, где остановились два всадника, разносился треск ружейных выстрелов. Джастин обозревал затянутую дымом местность. На восточном склоне холма, господствовавшего над дорогой из Монтгерна в Кертис, реяли укрепленные на флагштоках над насыпанными перед траншеями земляными валами сине-зеленые знамена. На примятой траве служившего прежде выпасом склона валялись мертвые тела, по большей части в зеленых мундирах.
