— Потому что в лугах слишком спокойно.
— Вот оно что! А здесь, значит, слишком много жизни?
— Что-то вроде этого.
— Я проголодался, — заявил он. И зевнул для убедительности.
— Нет, ты не голоден, — возразила Дайала, одарив его широкой улыбкой. — Прислушайся к своему телу: действительно ли оно нуждается в еде?
Почувствовав, как к лицу приливает кровь, Джастин уставился на противоположный берег реки, где пенилась, обтекая камни, быстрая вода. Потом он снова посмотрел на Дайалу, и на сей раз опустила взгляд она.
— Ты краснеешь, — ухмыльнулся инженер. — Краснеешь!
Соскочив с камня на ковер из опавшей хвои, он протянул руку. Пальцы Дайалы сомкнулись вокруг его пальцев, и она, спрыгнув с валуна, оказалась рядом с ним.
— Неплохо для древней друиды.
— Я очень молодая друида. Очень молодая. Иначе...
Она отняла руку и пригладила волосы.
— Что иначе?
— Иначе меня бы здесь не было.
Джастин нахмурился. Он понимал, что получил правдивый ответ, однако слишком многое, стоявшее за ее словами, оставалось сокрытым.
— Верно ли я понимаю, что только молодые друиды отправляются за путниками в Каменные Бугры?
— Верно.
— Но... почему именно ты? Этого я так и не узнал.
— Давай вернемся, — пробормотала Дайала, глядя на траву под ногами.
Джастин без возражений последовал за ней через лес, своей ухоженностью походивший на парк. Когда они вышли на лесную дорогу, он наклонился и настойчиво напомнил:
— Так ты хотела рассказать мне...
— То, что тебе хочется узнать, ты расскажешь себе сам, но со временем, когда лучше узнаешь Наклос и тех, кто здесь обитает. Но я поведаю тебе другую историю.
Джастин сдвинул брови, набрал воздуха и приготовился слушать.
— Однажды юная девушка спросила у своей матери, какова будет ее судьба. Суждено ли ей иметь многих воздыхателей, или же она свяжет судьбу с единственным возлюбленным? А может, она станет служить Ангелам, внимая исполинским деревьям, подземным голосам и ветрам, что блуждают по всему Кандару и нашептывают свои тайны тем, кто умеет слушать? И когда, наконец, она сможет все это узнать?
Мать улыбнулась, но промолчала. Как девушка ни настаивала, ей не удавалось добиться никакого ответа. Отчаявшись, девушка расплакалась. Она всхлипывала и терла глаза, как дитя, но мать оставалась неколебимой, и лишь когда девушка немного успокоилась, принесла ей незрелый орех Джураба. Пока эти орехи остаются зелеными, их скорлупа настолько тверда, что добраться до ядра можно лишь с помощью меча, молотка или кузнечных тисков. И мать сказала, что жизнь подобна ореху Джураба и всякое знание приходит в свое время.
Дайала умолкла. Она кивнула худощавому пожилому мужчине, проходившему мимо с корзиной зеленых ябрушей. Тот кивнул в ответ и улыбнулся.
— И что дальше? — спросил Джастин.
— Это вся история.
Джастин поджал губы, призадумался, а потом сказал:
— Похоже, из твоей истории можно сделать тот вывод, что нельзя получить нужные ответы, пока не приспело время, а попытка добиться их силой может разрушить жизнь, которая треснет, как скорлупа зеленого ореха в железных щипцах.
Дайала кивнула.
— Но вопрос в другом, — продолжал Джастин, — как чужаку, недозрелому человеку, в жизни не видевшему ореха Джураба, понять, спелый он или нет?
— В нужное время скорлупа лопнет, и ты собственными глазами увидишь ядро.
— Замечательно. И речь шла, конечно же, о твоей матери?
— Конечно. От нее я и узнала притчу про орех.
— А много ли ты видела созревших орехов?
— Не больше, чем ты, дорогой.
Слово «дорогой» прозвучало так, что Джастина захлестнула теплая волна.
Впереди, у пересечения двух троп, находился узенький пешеходный мостик, за которым исполинские деревья расступались, сменяясь открытым пространством, где находился город.
— Привет, юные ангелы!
Маленькая девчушка с серебряными волосами, державшая в руках корзинку, полную навощенных пакетов с сыром и медовыми сотами, вежливо поклонилась и, шагнув в сторонку, уступила взрослым путь по узкому пролету.
— Да пребудет с тобой равновесие, Кризера, — с улыбкой откликнулась Дайала.
Джастин кивнул, и Кризера с самым серьезным видом ответила ему поклоном.
— Выходит, я теперь юный ангел, — промолвил Джастин, когда они отошли за пределы слышимости. — Может, объяснишь, что это значит?
— Просто уважительное обращение. Девочка не знает, как правильно тебя называть. Ты живешь у меня, а не в гостевом доме — значит, ты не чужак. Кроме того, от тебя исходит ощущение гармонии и силы, ты молод. Вот она и решила, что прямой резон именовать тебя юным ангелом, — Дайала пожала плечами, словно такой вывод был чем-то само собой разумеющимся.
— А что за гостевые дома?
— Если у нас появляются настоящие чужаки, они останавливаются у кузнеца Юала или у Херсы. Она работает с медью. Кроме того, Дил содержит большой странноприимный дом — то, что вы назвали бы трактиром или гостиницей. В таких домах, путешествуя по Наклосу, останавливаемся и мы.
— Но почему я не считаюсь чужаком?
Вместо ответа Дайала коснулась его руки, едва заметного шрама на запястье.
«Ты не чужак... уже не чужак... навсегда».
Слова эти прозвучали в его сознании с такой силой, что Джастин пошатнулся. Рука Дайалы удержала от падения, но ее пальцы едва не обожгли его кожу. Искоса взглянув на свою спутницу, Джастин увидел, что глаза ее покраснели, а по щекам текут слезы.
Что происходит? И с ним и с ней?
Они прошли еще сотню локтей, когда Дайала неожиданно предложила:
— Давай пойдем на речной причал.
— Зачем?
— Мне нужно узнать у Фризы, сколько шкатулок ей понадобится.
Они прошли мимо маленького лотка с аккуратно разложенными ябрушами, позади которого находился открытый прохладный погреб, где хранились сыры и спелые фрукты. Дайала помахала рукой лавочнику, толстяку по имени Серга, и тот помахал в ответ.
— Шкатулки? — вернулся к разговору Джастин. — Что за шкатулки? Зачем они ей нужны?
— Для торговли. Мы покупаем кое-что у чужаков, например медь. А у вас, на Отшельничьем, — шерстяные ткани. Правда, теплая одежда нам почти не нужна, и шерсть идет главным образом на другие нужды.
— Стало быть, ты изготовляешь шкатулки на продажу, чтобы иметь возможность возместить полученное у других жителей Наклоса и, следовательно, у Великого Леса?
