Услышав второй колокол, Доррин выключает воду и, быстро одевшись, выходит на балкон. Лидрал смотрит, как удлиняются тени на воде гавани.
— Здесь так... мирно и гармонично. Теперь я понимаю, чем твой дом отличался от прочих и почему он был таким. Но как могло случиться, что ты, выросший в таком месте, пришелся здесь не ко двору?
— Не я один. Некоторые находят такую жизнь скучной.
— И ты тоже?
— Я — нет. Мне просто хотелось строить машины.
— А они из-за упрямства и приверженности старине были против?
— Все не так просто. В двух словах не объяснишь, а нам, кажется, пора спуститься.
Через гостиную они выходят на площадку.
— Никаких замков, — отмечает Лидрал. — Только щеколды изнутри, на случай, если не хочешь, чтобы тебя потревожили. Это о многом говорит.
— Да... здесь так. А теперь о машинах. Чтобы заставить паровой двигатель работать, нужно сжигать уголь и нагревать воду до такой высокой температуры, чтобы она превращалась в пар. Горение есть проявление хаоса, да и горячий пар тоже, — поясняет Доррин, пока ведет Лидрал по лестнице, а потом к столовой. — И это не единственная проблема. На изготовление машин уходит уйма железа, а в топках сжигается уйма угля. Остаются шлаки, зола и прочие отходы, загрязняющие землю и воду. А загрязнение тоже есть проявление хаоса.
Стоит Лидрал и Доррину ступить на порог столовой, как им машет рукой уже сидящий за столиком Тирел:
— Должны быть, тебя тут любят, мастер Доррин. Рыбу здесь готовят — пальчики оближешь, да и пиво у них забористое.
— У меня теперь своя кровать. Отдельная, мягкая кровать! — возбужденно тараторит Фриза.
— Рад за тебя, — с улыбкой говорит девочке Доррин.
— Завтра Пергуна осмотрит здешняя целительница, ее Ребекка зовут, — сообщает Мерга. Сам помянутый ею Пергун бормочет что-то не совсем разборчивое.
— А мама сказала, что мы, может быть, сами со временем обзаведемся таким же чудесным домом. Это правда? — не унимается Фриза.
— Ну... я пока не знаю.
— А я знаю, ты нам это устроишь. Ты все можешь.
С трудом не поморщившись — слишком уж безоглядна ее вера, — Доррин поглаживает Фризу по плечу. Мерга улыбается, а Пергун смотрит на служанку, расставляющую тарелки.
— Тебе, кажется, туда, — говорит Лидрал, указывая на единственный стол, накрытый на двоих.
Все столы в зале изготовлены из полированного красного дуба, столовые приборы — из олова, а высокие стаканы — из голубоватого дымчатого стекла.
— Пиво, вино или сок? — спрашивает немолодая, но без проблесков седины женщина.
— Пожалуй, вина, — говорит Лидрал.
— А тебе сок, не так ли?
Доррин кивает, и женщина уходит.
— Откуда она знает?
— Наверное, это сразу видно.
— Допустим, то, что ты работаешь с гармонией, и впрямь видно сразу. Но как это связано с предпочтением тех или иных напитков?
— Черные в большинстве своем не приемлют никакого спиртного. Надо думать, спиртное — это тоже своего рода проявление хаоса. Очень тонкое, но все же...
— Хорошо, что я не Черная.
Не успевает Лидрал договорить, как служанка возвращается с двумя кувшинами.
— Угощайтесь. Сегодня у нас сиг с жареной куиллой, а на сладкое медовые коржики, — с этими словами женщина исчезает.
— Расторопная, — замечает Лидрал.
— Это своего рода проявление гармонии.
— Ты нервничаешь, правда? — говорит Лидрал, пригубив из бокала. — А вино хорошее.
— Да, нервничаю, — признается Доррин. — А ты бы на моем месте не нервничала?
— Я — другое дело. Но ты-то здешний!
— Здешний-то здешний, но много ли от этого радости, если родной отец отправил меня в изгнание за одни лишь мысли, когда я ровным счетом еще ничего не успел сделать?
— Мне все-таки непонятно, почему.
— Наверное потому, что я ничего не принимал на веру безоговорочно. Порой он бывал прав, но я никогда не хотел воздать ему должное. Вот и он ни за что не желал признавать, что в чем-то могу быть прав и я.
— Но сейчас-то ты понимаешь, кто и в чем прав?
— Вроде бы, — смеется Доррин. — Но от этого не легче.
На столе появляется рыба.
— Коржики принесу попозже, — объявляет служанка перед тем, как исчезнуть.
— Откуда здесь мед, если остров отрезан от мира? Мед должен быть очень дорог!
— На Отшельничьем свои пасеки, и меду много. Пчелы тяготеют к гармонии. Как, впрочем, и злаки и цветы.
— Неудивительно, что на материке не жалуют Отшельничий, — произносит, наконец, Лидрал.
Доррин поднимает брови, но ничего не говорит, дожевывая хрустящую куиллу, вкус которой уже почти позабыл. Согласно преданиям, раньше она росла повсеместно, но теперь ее собирают лишь на самых высоких холмах.
— Гармонично, спокойно, богато — и сытно.
— Мне так из всех наших благ дороже всего водопровод.
— Я оценила это раньше, чем попала сюда. Правда, там мне казалось, что ты такой несусветный умник, что додумался до водопровода сам.
Лидрал отпивает вина.
— В известном смысле так оно и было. Я сам додумался и до того, что не худо бы провести в дом воду, и до того, как это сделать. Но придумать что-то совсем не трудно, а вот воплотить свою придумку в жизнь — совсем другое дело.
Блюда из-под рыбы уносят, но на их месте тут же появляются тарелки поменьше. На каждой красуется медовый корж.
— Какая роскошь... — бормочет Лидрал.
— И какое искушение, — с усмешкой вторит ей Доррин, принюхиваясь к восхитительному аромату меда и орехов карна.
— Ты так циничен?
— Может быть, — отзывается юноша, откусывая чуть ли не половину коржика.
— Ты и правда думаешь, что они тебя искушают?
— Может быть, просто кое о чем напоминают.
— Напоминают о том, как хороша жизнь в царстве гармонии? — уточняет Лидрал.
— А заодно устраивают показуху для всех наших.
— Ты действительно намерен позаботиться об остальных?
— Конечно.
— А тебе не кажется, что это малость смахивает на подкуп? Возможно... возможно, ты им просто нужен.
— Похоже, такая форма подкупа тебе по нраву, — ухмыляется Доррин.
— Точно. Я намерена насладиться ею в полной мере.
Завидев проходящую служанку, юноша подзывает ее, подняв руку, и, потянувшись к кожаному кошельку на поясе, спрашивает:
