— Я и не говорил, будто все уладится, — заявляет Брид. — Просто не вижу смысла переживать из-за того, чего все равно не в состоянии изменить. Остановить войну между Отшельничьим и Фэрхэвеном не в моих силах.
— Неужто дело дойдет до этого? — спрашивает Доррин.
— Думаю, да, — отвечает Брид, сокрушенно качая головой. — Впервые за века со времен Креслина у Белых появился действительно великий маг.
— Но означает ли это неизбежную войну? — задумчиво говорит Доррин. — Я не понимаю, что такая война может дать Белым? Если они уничтожат Отшельничий, то станет меньше пряностей и шерсти, так что эти товары резко возрастут в цене. А Белым будет некому сбывать зерно, и оно подешевеет. Вот и получится, что уйма золота и множество жизней будут потрачены без малейшей выгоды для кого бы то ни было.
— Ты слишком рассудителен для войны, Доррин, — со смешком отзывается Кадара. — Небось, не прекратишь своих логических выкладок, даже когда Белые легионы начнут охотиться за тобой по всем здешним холмам! А люди, мой друг, далеко не всегда поступают разумно. Пора бы тебе это усвоить.
— Пожалуй, ты права, — произносит кузнец и целитель с кривой усмешкой. — Я вот знаю, что в основе работы моих машин лежит гармония, и это логично. Хаос перемалывает все сложное, а машина непроста, и чтобы она работала, необходима гармония. Однако никто не смотрит на мою деятельность с позиции логики.
Кадара и Брид переглядываются.
— Надо же, — произносит Кадара после недолгого молчания, — я никогда не смотрела на это с такой точки зрения.
— Я до сего дня тоже, — смеется Доррин.
Наконец-то служанка ставит на стол три тяжелые миски, над которыми поднимается пар.
— Выкладывайте денежки.
Брид вручает ей серебреник.
— Тут за троих.
Она отдает ему медяк сдачи и со стуком опускает на стол тарелку с хлебом.
— Спасибо, — говорит Доррин Бриду. Глаза его слезятся от дыма и духоты. Кадара улыбается Бриду — с такой нежностью, что у целителя щемит сердце из-за того, что эта улыбка предназначена не ему.
— Не за что, Доррин, — говорит Брид, поднимая кружку. — Долго ты собираешься здесь пробыть?
— В Дью? Пока не уразумею, кто я таков.
— Как это жестоко! — с неожиданной яростью восклицает Кадара. — Лортрен... стерва она! Ей прекрасно известно, как честен Доррин! Могут пройти годы... — на глаза рыжеволосой воительницы наворачиваются слезы, но она даже не пытается их утереть.
— Я уверен, что именно это она и имела в виду, — сухо роняет Доррин, отламывает хлеба и зачерпывает ложку щедро проперченного соуса. — Ладно, хватит о грустном. Давайте насладимся едой.
Брид протягивает тарелку Кадаре, но та, утирая слезы, только качает головой.
— Вот тебе еще пиво, солдат, — служанка заново наполняет кружку Брида.
Доррин, моргая, проглатывает еще ложку. В глазах у него слезы, но он уверяет себя, что это исключительно от дыма. Неожиданно для себя Доррин зевает.
— Устал, — поясняет он извиняющимся тоном.
— Работа в кузнице так выматывает?
— Я ведь еще и целительствую помаленьку, в основном — с животными, а по ночам, бывает, сижу над чертежами.
— Чертежами?
— Это вроде рисунков. Иногда, прежде чем делать модель, лучше изобразить узел или деталь на бумаге. А потом я вырезаю модели из дерева, даже приводы.
— Приводы?
— Без них нельзя передавать энергию. Я читал об этом в старых книгах из отцовской библиотеки. Машина должна не просто вертеться или еще как-то двигаться, а работать. Для этого необходимо передавать энергию... Например, как с водяного колеса или ветряка.
— Но ведь у нас на Отшельничьем есть водяные колеса!
— И приводы есть, это не новинка. Я хочу построить паровой двигатель.
— Доррин... — Кадара умолкает, покачивая головой. Что тут скажешь!..
Доррин снова зевает и поднимается:
— Боюсь, мне пора идти. Спасибо за прекрасный вечер. Рад был повидаться с вами. Вы пока побудете в городе или вас куда посылают?
— Завтра будет ясно, — отвечает Брид. — Если под Клетом или Сидой объявятся разбойники, в погоню пошлют наш отряд. Нынче наша очередь.
Доррин выходит наружу, под висящий над дверями «Рыжего Льва» закопченный фонарь. Ветер студит его лицо. Под холодно поблескивающими звездами он бредет в конюшню, где, устроившись на охапке сена, мирно посапывает Ваос.
XL
— Передай-ка мне кашу, — ворчливо говорит Яррл.
— Каша вкусная, особенно с перцем, — замечает Петра, поставив перед отцом миску.
— С перцем? С каких это пор мы стали покупать пряности? И на какие деньги, Рейса?
— Перец наш, с грядки. Он ранний и зеленый, но вкус придает.
— Так это твоих рук дело, парень?
— Я малость поспособствовал, — признается Доррин.
— Он хороший целитель, — говорит Петра. — Без него мы потеряли бы всех поросят. Да и коза...
— Вот за козу я все еще беспокоюсь, — нахмурясь, говорит Доррин.
— Неплохие результаты для парня, который по большей части стоит у горна, — по обыкновению ворчливо произносит Яррл. — Да еще невесть сколько времени тратит на свои игрушки.
— Они славные, — говорит Петра. — Необычные и забавные.
— На самом деле это модели, — поясняет Доррин, отправляя в рот кусочек персика. Он зеленоват, но кислинка позволяет смягчить вкус наперченного мяса. — Я надеюсь когда-нибудь выстроить машину побольше.
— Для этого потребуется свет знает сколько железа, — замечает Яррл. — И как ты собираешься такие штуковины применять?
— Не это главное... — отвечает Доррин.
— А я все-таки никак не возьму в толк, зачем тебе нужно заниматься кузнечным делом, а не целительством, — замечает Рейса.
— Меня привлекает и то и другое, — признается Доррин, — но сперва я хочу выучиться на хорошего кузнеца.
Стук дождя по крыше тем временем стихает.
— Похоже, скоро прояснится.
— Но нам нужен был дождь.
— Дожди размывают дороги, а не далее как завтра Бартов должен доставить мне железные болванки и уголь.
Петра прикрывает рот и смотрит на мать, вокруг глаз которой собрались улыбчивые морщинки. Рейса качает головой.
— Что это ты головой качаешь? — ворчит Яррл.
— Да так, из-за дождя.
— Из-за дождя... Ладно, передайте кто-нибудь мясо.
Доррин ставит перед кузнецом тяжелую миску.
— Слышь, малый, а сегодня вечером ты работать будешь?
