– Чего ты за них думаешь? – вскипел сержант. – Ты-то конь здоровый! Вперед, я сказал!
– Не-а. Адреналин иссяк. Завод кончился. Владимир сел па землю.
– Я те покажу адреналин! – разъяренный Чувак подскочил, замахнулся ногой, словно для удара по мячу.
Вольф отклонился, успев захватить ступню, сильно крутнул – и сержант, потеряв равновесие, развернулся на месте и полетел в самую гущу потных тел, шатнувшихся в стороны, как от взрыва. Никем не поддержанный, он упал на землю, но тут же вскочил, рванулся к обнаглевшему новобранцу. Вольф быстро поднялся навстречу, и они оказались друг против друга, лицом к лицу.
– Заказывай гроб, салага!
Сержант медленно приближался, пружинисто согнув колени и выставив перед собой сильные клешнеобразные руки. Он хорошо знал рукопашный бой и не раз это демонстрировал. Но он знал и про ночную драку в казарме, а потому осторожничал. Подпрыгнул в первом выпаде – Вольф отпрянул. Он не хотел драться с командиром, но отступать нельзя. Если тот не остановится... Крюк снизу, апперкот или прямой в корпус – любой из излюбленных Вольфом ударов сшибет Чувака с ног, никакая рукопашная подготовка не поможет. А там будь что будет!
Замкомвзвода вновь бросился вперед. Опытным взглядом Вольф поймал нокаутирующую точку на округлом, с ямочкой, подбородке, тело само определило траекторию напряженного кулака, но ударить он не успел. Кто-то борцовским приемом подкатился под ноги, сбил, подмял под себя. В ухо жарко зашептал Серегин:
– Кончай, чудила, под трибунал пойдешь!
Вольф расслабился и откинулся на вытоптанную траву.
Чувак, оскалившись, смотрел на них сверху:
– Ладно, с-салабон. Живи пока.
Его тоже такая развязка вполне устраивала.
Во время перекура к Вольфу подошел Серегин, протянул пачку «Мальборо».
– Закуривай. Я смотрю – ты пацан отчаянный. Только ума надо побольше, да хитрости. Никогда не при буром. Ну разве что в крайнем случае, когда деваться некуда. Давай, закуривай! Ты никогда не просишь, как эти шакалы...
Действительно, Серегин никогда не откликался на подобные просьбы, а уж тем более не угощал никого по своей инициативе. Это подчеркивало его самостоятельность и независимость. Тем приятнее сейчас было Вольфу.
Но он покачал головой
– Я же не курю, зачем добро портить.
– Ну смотри! Как хочешь...
Когда москвич чиркал спичкой, Вольф обратил внимание на его кисти – точнее, припухшие мозолистые костяшки у основания указательных и средних пальцев.
– И не жаль такие «бабки» в дым переводить?
Серегин пожал плечами.
– Какие там особенные «бабки»! В Москве брал по госцене
[11]
– рубль пачка. Мне ее на три дня хватает. Это все равно, что каждый день пачку «Лайки» скуривать.
– А что это у тебя за мозоли?
– А это... Ерунда! Ты боксер, да? Помахаемся как-нибудь?
– Давай. Только когда Чувак перестанет нас долбить.
Вольф заметил, что Серегин ушел от ответа.
* * *
Когда карантин подходил к концу и молодые готовились принимать присягу, их неожиданно собрали в классе политучебы и взяли подписку о неразглашении всех сведений, которые станут им известны в ходе службы.
Потом майор-особист встал, оперся кулаками на стол, покрытый красным сукном, и внушительно, с расстановкой начал инструктаж:
– Вам доверена честь служить в Отдельной бригаде специального назначения Главного разведывательного управления Министерства обороны СССР. О самом факте ее существования никому не известно. Упоминание о ней в письме, по телефону, в разговоре с посторонними карается пятью годами тюрьмы...
Вольф подписал стандартный бланк, а отодвигая его назад, поймал испытующий взгляд особиста.
– Ну, сынок, оправдаешь доверие?
Володя не понял подтекста вопроса. Он не знал, что его судьбу пристрастно обсуждали на мандатной комиссии в первый же день его прибытия в часть.
– Еще немца нам не хватало! – возмутился замполит бригады подполковник Селедцов, который по должности обязан был проявлять бдительность, причем, в отличие от особиста, проявлять открыто. – А если нам придется забрасывать его в тыл врага? А врагом будет Западная Германия? Кто даст гарантию, что голос крови не возьмет верх над присягой?
– Он такой же советский человек, как и все призывники, – возражал замнач боевой подготовки майор Шаров, который и привез Вольфа сюда. – В кремлевскую роту его не взяли, это понятно – у них специально в приказе оговорены требования к национальности. И в погранвойсках тоже. Но у нас-то таких требований нет!
– А партийная совесть? – наседал Селедцов. – Она вам разве ничего не подсказывает? В особорежимные части и без приказа никогда не берут инородцев!
Теоретически у Шарова было два пути – признать, что он допустил серьезную идеологическую ошибку, проявил близорукость и недальновидность, за что положен как минимум партийный выговор и отсрочка в представлении к очередному званию, либо настаивать на том, что решение было единственно правильным. Практически приемлемым, естественно, являлся только второй путь.
– Партийная совесть и коммунистический принцип пролетарского интернационализма подсказывают мне, что недопустима дискриминация граждан по национальному признаку, товарищ подполковник, – твердо сказал он и посмотрел Селедцову прямо в глаза. – И извините, что термин «инородец» неприменим к советскому военнослужащему...
Майор Шаров служил в спецназе уже двенадцать лет, он отлично владел не только советским оружием, но и оружием вероятного противника. Сейчас он использовал весь обычный демагогический арсенал замполита против него самого. Причем довольно успешно.
– Э-э-э... Я вовсе не в этом смысле, – покраснев, Селедцов оглянулся на председателя мандатной комиссии полковника Чучканова.
Тот сурово молчал. Он являлся заместителем командира по боевой подготовке и очень хотел стать генералом, но его дальнейшая карьера напрямую зависела от результатов надвигающейся инспекторской проверки. Поэтому боеготовность бригады заботила Чучканова куда больше, чем национальная чистота ее рядов.
– В конце концов, пусть товарищ Семенов скажет, – не получив поддержки, умело перевел стрелку замполит.
Особист солидно откашлялся. Он уже передал в Москву шифровку о том, что в особорежимную часть привезли немца, но никаких распоряжений пока не получил. Может быть, и не получит вообще. Значит, следовало проявлять сдержанность и осторожность.
– Мы должны исходить из законов, приказов и распоряжений. А они не запрещают Вольфу служить, – обтекаемо сказал он.
