– Заткнуться всем! – рявкнул носитель татуированного мира. Живо обсуждавшие происшествие дядька с кульком и две женщины испуганно замолчали и шарахнулись в стороны. На всем протяжении пути этот эффект повторялся: когда он проходил мимо, люди переставали разговаривать, зато сзади немедленно всколыхивался оживленный шепоток. Он знал, о чем говорят у него за спиной.
Между тем к месту недавней драки подкатил раскрашенный милицейский «Форд».
Долговязый и татуированный уже очухались и теперь откачивали сотоварищей. Ослабевший от потери крови Карзубый, наконец, сел, привалившись к скамейке, и озабоченно двигал пальцами отвисшую, тихо похрустывающую челюсть. Рябой не приходил в сознание, из носа сочилась густая черная кровь. Чуть в стороне приводила себя в порядок их недавняя жертва.
– Что тут произошло? – строго спросил сидящий за рулем сержант. У него было грубое, будто вырубленное топором лицо и недобрые глаза.
Никто не отвечал. Потерпевший не собирался связываться с милицией, а блатным кодекс чести не позволял «кидать заяву». На мужика, впрочем, патруль внимания не обратил: по сравнению со своими обидчиками он имел вполне пристойный вид, благодаря чему смог неторопливо отойти в сторону и затеряться в сумерках.
– У кого спрашивают? – открыв правую дверцу, высунулся из машины флегматичного вида лейтенант с округлым и мягким, будто только что выпеченная сдоба, лицом: неподрумяненная булочка с глазками-изюминками и мятым ртом. По сравнению с водителем он держался менее уверенно, и если бы не знаки различия, можно было подумать, что это он находится в подчинении у сержанта, а не наоборот. Возможно, в реальной, а не уставной жизни так и было. Но лейтенант знал о производимом впечатлении и при каждом удобном случае старался его рассеять.
– Вы что, оглохли? Может, уши прочистить? – нарочито грубо произнес лейтенант и помахал увесистой резиновой палкой. – Что случилось?
– Что, что, – не поворачиваясь, пробурчал долговязый. – Или не видите? «Скорую» вызывать надо – вот что!
– Щас ты у меня покомандуешь, – мрачно пообещал водитель и полез наружу. Задняя дверь «Форда» распахнулась, и, подкрепляя весомость слов напарника, там обозначился еще один, стриженный наголо милиционер в скрывающем погоны бронежилете и с коротким автоматом наперевес.
– Товарищ лейтенант! – К машине подскочил крупный мужчина с полиэтиленовым пакетом в руке и зашептал что-то в самое ухо офицеру, показывая пальцем в сторону Комсомольского проспекта.
– Один, что ли? – мигнул глазами-изюминками старший патруля. – Как же он с четырьмя справился?
– Такой бандит десятерых зарежет! Весь в наколках, живого места нет, видно, из лагеря не выходил! Вы поосторожней с ним...
Лейтенант озабоченно кивнул. Захлопнулись дверцы, и «Форд» рванул с места.
Метров через восемьсот они догнали того, кого преследовали.
– Ничего себе! – присвистнул шофер. – Видели когда-нибудь такого синюка
[4]
? Ну зверюга...
– Когда в конвойке работал, видал я всяких расписных
[5]
, – сказал милиционер в бронежилете. – Но сейчас их мало...
– Так чего делать будем? – размышлял вслух лейтенант. – С одной стороны, он своих же дружков раскатал, нам вроде и дела нет. Но он еще чего угодно залепит на нашем участке...
– Брать надо! – водитель азартно припал к рулю. Подпрыгнув на бордюре, «Форд» легко выскочил на тротуар и преградил дорогу голому по пояс светловолосому парню.
– Стоять, руки на затылок! – рявкнул сержант, выскакивая из машины, и одновременно вытянул задерживаемого палкой поперек спины. Литая резина смачно впилась в мускулистое тело, багровая полоса под лопатками перечеркнула упитанного монаха в развевающейся рясе, усердно бьющего в большой и маленький колокола.
– Кхе! Кхе! – резкий кашель вырвался из груди парня, дыхание у него перехватило, глаза вылезли из орбит.
– Руки! Руки тебе говорят! – Ствол автомата въехал в солнечное сплетение, оставив отпечаток раструба в навершии массивного креста с распятой женской фигурой.
Расписной согнулся. Его вырвало.
Водитель и стриженый сноровисто завернули руки назад, лейтенант быстро надел наручники.
– Готово! – офицер с облегчением вздохнул и вытер вспотевший лоб. – Иванцов, обыщи его! А ты, Уткин, сторожи – вдруг бечь кинется... Или в воду нырнет...
Сержант-водитель обшарил джинсы, вытащил электронную записную книжку и портмоне из натуральной кожи.
– Гля, чего теперь синюки носят! Культурные, гады, стали...
Лейтенант протянул руку, но водитель дал ему только пластмассовый футляр блокнота, а портмоне сунул себе в карман.
Расписного затолкали на заднее сиденье, Иванцов поднял с земли разорванную рубашку и засунул задержанному под мышку.
– Держи при себе свое добро! – сказал он, подмигивая Уткину. – Нам чужого не надо! Оба засмеялись.
– Хватит зубы скалить, – раздраженно сказал лейтенант. – Давайте в отделение!
– Есть, командир! – с едва заметным шутовским оттенком ответил Иванцов и снова подмигнул напарнику. – Надо еще заехать переобуть его. Зачем в камере такие кроссовки?
«Форд» быстро набрал скорость и мягко помчался по широкой магистрали. Несмотря на великолепные ходовые качества, внутри он имел обычный затрапезный вид, характерный для любого отечественного патрульного автомобиля, который возит не ухоженных мужчин и изысканных женщин, а пьяниц, наркоманов, преступников и проституток. Порванные коврики, обшарпанные, в пятнах, сиденья, густой дух немытого человеческого тела, пролитого вина, табачного дыма, оружейной смазки... Сейчас в салоне непривычно запахло хорошим парфюмом.
– От кого это так поперло? От него? – завертел головой лейтенант.
Уткин переложил автомат в другую руку и, наклонившись, обнюхал задержанного.
– Точно... Как в парикмахерской!
– Странно! – офицер машинально поправил фуражку. – Обычно от них только потом воняет. Да и одет он не так... Что скажешь, Иванцов?
– А нам чего? Отвезем, пусть разбираются... У водителя заметно испортилось настроение. Если в машине сидит не спившийся босявка, а какой-нибудь шишкарь со связями, «новый русский» из бывших зеков, то это задержание может иметь самые непредсказуемые последствия для всего экипажа. Впрочем, такой вариант маловероятен. Ни крутой тачки, ни телохранителей, ни мобилы
[6]
, да и денег не густо... К тому же шишкари не дерутся на кулаках и не расхаживают по улицам, выставив напоказ татуировки...
Несколько минут сержант напряженно размышлял, потом все-таки поинтересовался:
