– Спасибо.
Я снова небрежно пожал плечами:
– Это наш общий интерес.
– Я имела в виду совсем другое.
– Гм-м…
Я понял свою неловкость.
– Послушай… ты уже смогла открыть это. И повторишь еще раз. Вопрос лишь во времени.
– Которого у нас нет.
– Скажи… – Я старался быстро, насколько позволяли навыки Посланника, убрать нараставшие в ее голосе нотки уныния. – Если то, что стоит перед нами, действительно вершина марсианской технологии… Как случилось "взломать" ворота в прошлый раз? Имея в виду…
Я поднял руки, подыскивая аргументацию. Женщина слабо улыбнулась, и неожиданно мне пришла в голову мысль о том, с какой силой давили на ее психику высокая радиация и медикаменты, помогавшие действовать телу.
– Ты что, ничего не понял? Ковач, мы ведем речь совсем не о людях. Эти создания мыслили совершенно иначе. Вышински говорил о такой их стороне, как демократическая открытость и доступность всякой технологии. Вспомни созданные ими укрытия. Использовать эти строения могло любое существо. Любой марсианин – потому, разумеется, что нет смысла в достижении технологической вершины, если на нее не может взойти любой представитель твоей расы.
– Ты права. Здесь нет ничего человеческого.
– И это одна из главных причин начавшихся у Вышински проблем. В свое время он написал работу по марсианским укрытиям. Их научная сторона была достаточно сложной, однако сами укрытия оказались построены так, что эта сложность не имела никакого значения. Система их управления оказалась вполне доступной пониманию людей. Вышински считал этот факт ясным указанием на тенденцию к объединению наших рас и, более того, заявил, что это демонстрирует ошибочность представления о марсианском государстве как империи и, следовательно, исключает возможность ведения колониальной войны с их расой.
– Он просто не понял, где следовало остановиться?
– Это один из способов донести свои взгляды.
– И что он хотел доказать? Что невозможна война против иной расы? Против расы, которую мы до сих пор не смогли встретить?
Вордени пожала плечами.
– Или так, или они сами избегают встречи, уйдя в другую часть галактики. На самом деле Вышински никогда не шел дальше чистых рассуждений. Скорее он иконоборец, борец с предрассудками. И скорее увлекался противостоянием вечной идиотии Гильдии, нежели утверждением собственных теорий.
– Поведение удивительно глупое для незаурядного человека.
– Или удивительно смелое.
– Странный способ донести свои взгляды. Вордени покачала головой:
– Как бы там ни было, но суть в том, что все обнаруженные до сих пор объекты могли быть поняты и освоены людьми.
Она махнула рукой в сторону нагроможденного у ворот оборудования.
– Мы синтезируем свечение, исходившее из глотки марсианина. Умеем воспроизводить звуки, которые, по нашему представлению, могла издавать особь этой расы. Но лишь тогда мы заставим ворота действовать, когда нам откроется смысл. Ты спросил, каким образом удалось "взломать" ворота? Именно таким. Открыть ворота мог любой марсианин, элементарно пожелавший сквозь них пройти. То есть с нашим оборудованием мы откроем их снова. Дайте только срок.
В последних словах послышались гневные интонации. Кивнув, я неспешно сполз с ящика.
– Уходишь?
– Хочу поговорить с Амели. Что-нибудь нужно?
Она как-то странно посмотрела на меня:
– Больше ничего, спасибо. Пройду еще две серии, потом схожу поесть, – Таня потянулась, не вставая со своего места.
– Хорошо. Тогда и увидимся. – Я почти развернулся к выходу. – Да… кстати, что доложить Сутьяди? Ему нужна какая-то определенность.
– Скажи, что я открою ворота в течение двух суток.
– Серьезно?
Она засмеялась:
– Нет, знаешь ли. Но все равно скажи.
Хэнд был занят. Пол в его четвертинке купола пересекали замысловатые дорожки из песка, а в воздухе плавал дым от четырех свечек черного цвета, расставленных по углам.
Хэнд находился в трансе. Скрестив ноги, он сидел там, где заканчивалась одна из дорожек. В его руках была зажата неглубокая медная чаша, куда по капле стекала кровь из его рассеченного пальца. В чаше, строго по центру, лежала резная фигурка из кости, блестевшая красным там, куда падали капли крови.
– Хэнд! Что за дерьмо ты здесь развел?
Он вышел из транса, и на лице появилось отчетливо злобное выражение.
– Я сказал Сутъяди… Никто не должен меня тревожить.
– Да. А он сказал мне. Так что это за хрень?
Напряженное молчание. Я прочитал состояние Хэнда. Судя по мышечным проявлениям, он был готов сразу броситься в драку. Что представлялось неплохим вариантом. Медленная смерть сделала меня хорошим специалистом по боли. А всякая симпатия по отношению к Хэнду в прошедшие два дня начисто испарилась.
Вероятно, он прочел мои мысли. Левой рукой Хэнд нарисовал в воздухе нисходящую спираль, и выражение его лица тут же смягчилось. Отставив чашу в сторону, он лизнул порезанный палец.
– Ковач, ты не способен это понять.
– Позволь я угадаю, – оглядевшись, я обратил внимание на свечи. Исходивший от них запах был тяжелым и необычайно резким. – Думаю, ты взываешь к помощи каких-то сверхъестественных сил. Собираешься так вытащить нас из переделки?
Потянувшись назад, Хэнд загасил одну из свечей, не вставая со своего места. Обычная маска уже вернулась на его лицо. Голос казался совершенно ровным.
– Ковач, ты как всегда: подходишь к неизвестному с позиции накачанного шимпанзе. Пора знать, что некоторые ритуалы требуют уважительного отношения, независимо от их прямого эффекта.
– Кажется, я могу это понять в общих чертах. Но тебя просто тянет рассуждать в терминах платежных систем. Услуга за услугу или "qui pro qui". Небольшая услуга ценой малой крови. Очень выгодно, Хэнд, и вполне, вполне в корпоративном стиле.
– Ну что тебе нужно, Ковач?
– Интеллектуальной беседы. Жду на улице.
Пройдя сквозь занавеску, я с удивлением отметил легкую дрожь в руках. Вероятно, непроизвольная реакция имплантированных в ладони биопластин. Иногда они чувствительнее носа гончей собаки и отзываются на любое вмешательство в цепь, управлявшую рефлексами. Скорее всего мои биопластины переносили радиацию хуже остального тела.
Я не мог избавиться от запаха из жилища Хэнда. Словно влажное тряпье, запах прилип к нёбу, и я попытался выхаркать его. В висках запульсировала боль. Поморщившись, я замычал словно настоящая обезьяна. Словно обезьяна, которую резал своими руками. Прочистив горло, осторожно кашлянул в последний раз и присел на стул в комнате для совещаний. Руки больше не дрожали.
