— Угу, — согласился Гвидо, — м-м, Энрик, ты ведь не кричишь и не плачешь, когда тебя порют?
Я покачал головой.
— Поделиться опытом, как это делается?
— Ну-у да! Поделись.
И как же я этому научился? Просто решил — и все. И было мне семь лет. И наказывать меня тогда было просто некому. Правда, меня один раз поймали и опять переломали едва сросшиеся ребра, но это не то. Гвидо все это не поможет.
— Мне казалось, — осторожно начал я, — что ты теперь много тренируешься на кемпо. Вид у тебя такой… Уверенный.
— Угу, какое это имеет отношение?
— Самое прямое. Там же ты не рыдаешь, получив боккэном.
— Сравнил!
— Вот именно. Разницы никакой, считай, что это тренировка терпения. А ты, наверное, обижаешься?
— Конечно.
— А ты не обижайся. Если ты сам принял решение что-то сделать, то и отвечать за него придется. И это тоже твое решение. Я так понимаю, что оценок «D», «Е» и далее по алфавиту ты не получаешь?
— Нет, — развеселился Гвидо.
— Ну вот. Значит, все именно так, как я сказал.
— Понятно, — немного разочарованно потянул Гвидо.
— Есть еще одна маленькая хитрость. Я тебе пришлю файл: две длинные древние поэмы. Почитай — не пожалеешь. И выучи пару кусочков строк по пятьдесят. Поэмы написаны гекзаметром — это такой сложный стихотворный размер. Попытка повторить их хотя бы про себя и не сбиться требует полной отдачи. Как спарринг с сильнейшим партнером. Ты просто не заметишь, что тебя еще и лупят в это время.
— Здорово.
— М-мм, на самом деле, не совсем. Не будешь орать — тебе будет сильнее доставаться.
— Ну и пусть, — решительно прошептал Гвидо.
У Гвидо нет старшего брата, а он ему очень нужен. Ну что ж, против такого младшего братишки я не возражаю.
— Пойдем, — сказал я, — угощу тебя мороженым, надо же как-то подсластить нашу жизнь. И убери такое страдальческое выражение с физиономии, а то вся Этна зальется слезами от жалости к тебе, и будет всемирный потоп.
Гвидо улыбнулся:
— А какое ты любишь мороженое?
Я посмотрел на него с подозрением:
— А какое ты?
— Я первый спросил!
— А будешь все время кому-нибудь подражать, хотя бы даже и мне, я тебя сам отлуплю, и никакие гекзаметры не помогут. Понял?
— Нет!
— Ты не понимаешь, зачем человеку собственная личность?
Я подставился, но Гвидо не воспользовался ситуацией — сам я на его месте ехидно спросил бы «зачем?» и посмотрел, как мой собеседник выкручивается. Это необъяснимо, ты просто чувствуешь это или не чувствуешь. Гвидо, кажется, уже что-то почувствовал, иначе не сказал бы «нет».
— Угу, я понял, — сказал он после долгого молчания.
— И какое ты любишь мороженое?
— Не такое, какое ты!
— Плохо ты понял. Повторяю вопрос: какое ты любишь мороженое?
— Шоколадное.
— Вот! Видишь, как просто? А то я сказал бы из вредности, что не люблю только фисташковое, и лопал бы ты соленое мороженое,
[62]
сладкоежка.
Глава 60
Проф позвал меня к себе в кабинет, как только я вернулся из парка.
— Для тебя есть работа, — немного ехидно сообщил он, — тебе понравится, а то ты поиздержался.
От кого я хотел скрыть свою бурную спасательную деятельность? От профессионального контрразведчика, который к тому же имеет право контролировать состояние моего счета. Просто раньше он этого не делал. Но раз я молчу как рыба, сам бог велел провести такое маленькое расследование. Я стал лихорадочно вспоминать, все ли необходимые меры предосторожности принял. Кажется, да.
— Кстати, мои поздравления, — добавил проф, — я не смог узнать, куда и кому ушли такие большие деньги. У меня только один вопрос, и я надеюсь, что на него ты ответишь.
Я промолчал, поэтому он продолжил:
— Ты не попал в какую-нибудь беду? Тебя не шантажируют?
— Нет на оба вопроса.
Проф вздохнул с облегчением. Все-таки приятно, когда есть кому о тебе позаботиться.
— Тогда к делу. Ты очень благодарен тому деятелю, который пытался нас угробить, когда мы возвращались с Джильо?
— Сложный вопрос. Если бы не он, я бы не научился летать. А что? Надо угробить его в ответ?
— Угадал.
— Ладно, в знак признательности я закажу венок на его могилу.
— Цинизм тебе не идет.
— Убивать людей циничнее, чем говорить об этом. Наша жизнь — это просто опасная игра. Почти никаких правил. И убить могут любого.
— Хм, согласен. Тогда не говори «гоп»… Способ сам придумаешь или тебе подсказать?
— Сам.
— Отлично, бери. — Проф протянул мне компакт-диск с разведданными.
Я его забрал и пошел к себе изучать. Суббота не для человека.
[63]
Она принадлежит смерти так же, как остальные дни недели.
Синьор Трапани, которого мне предстояло ликвидировать, не имел особых пороков, не посещал квартал красных фонарей — впрочем, девочек к нему могли привозить на дом. Единственным его хобби были гонки на элемобилях, он и сам любил проехаться с ветерком по хорошей дороге. Поэтому каждое воскресенье он катался взад-вперед по пустынному шоссе, ведущему от Палермо к центру материка. Строили его, чтобы соединить Палермо с одним многообещающим шахтерским городом, но месторождение тетрасиликона оказалось бедным, город опустел, шоссе так и не достроили, и катались по нему только такие любители скорости, как синьор Трапани. И когда там разъезжал синьор Трапани, его охрана больше никого туда не пускала. Первое правило: «никаких случайных жертв» — будет несложно соблюсти. Единственное, что мне надо сделать — это испортить ему тормоза в ночь с субботы на воскресенье.
Я нашел в интернете чертеж тормозной системы «Ламборджини-45F» (именно такая машина у клиента). Ничего хитрого, но чтобы испортить ее, надо забраться внутрь. Интересно, он закрывает окна, когда ставит элемобиль в гараж? Хм, вряд ли, иначе придется всю ночь гонять кондиционер или утром садиться в салон, насквозь пропахший освежителем.
На всякий случай я сходил к нам в гараж: окна всех стоящих там элемобилей были открыты.
Работать надо с кем-нибудь из Диоскуров. Гараж в полуподвале, окна зарешечены, защита от мини-роботов мышке не помеха: ну буквально ни одной микросхемы, а блок питания работает на фруктах и пирожных. В гараже постоянно дежурит охранник, а кондиционера нет: не может быть, чтобы не нашлось открытого окошка. Душит жаба синьора Трапани и задушит окончательно.
