– Господа, господа! – радостно закричала Жюстина Пьеровна и
тут же прихлопнула рот ладонью, вспомнив, что обращается не к настоящим
актерам, а всего лишь к горстке крепостных: – Ах, скорей, скорей, выходите
кланяться на аплодисменты!
Занавес распахнулся. Поклоны не были отрепетированы! Лакеи,
исполнявшие роли Муромского и Берестова, пали на колени и били лбами в пол, как
привыкли с детства. Жюстина Пьеровна конфузливо оглядывалась на них и ныряла в
одном реверансе за другим. Матреша и Емеля растерянно кивали – не вполне ловко,
пытаясь прибиться друг к другу для бодрости. Ирена вообще не кланялась – стояла
столбом, глядя на Берсенева, который шептал что-то на ухо Людмиле Григорьевне.
А та заливалась-хохотала, тоже не глядя на сцену…
Занавес закрылся, и Жюстина Пьеровна едва успела отдернуть
Ирену, чтобы тяжелые полотнища не задели ее.
Слышно было, как в зале задвигались стулья, раздались шаги,
смех. Зрители расходились.
– Пойдем, что ль, переодеваться? – Матреша потянула Ирену за
рукав. – Не плачь, ну ты что?!
– А разве я плачу? – Ирена провела рукой по щеке. Пальцы
стали мокрыми…
Взгляд Матреши, смотревшей на нее сочувственно, вдруг
скользнул в сторону – и лицо ее вытянулось.
Она переломилась в поясе, так что длинная рыжая коса достала
до самого пола. Ирену пробрала дрожь… Кому поклонилась Матреша? Кто там стоит,
сзади? Это он? Он пришел?!
Сердце затрепетало. Было страшно оглянуться…
– Поди-ка, Матрешка, – раздался гнусавый голос Адольфа
Иваныча. – А ты, Арина, стой, слушай, что скажу.
Матрешу словно ветром сдуло.
Ирена обернулась и холодно посмотрела в лицо управляющего. Ну,
вот и пришло время расплачиваться за побег. Что сделает с ней немец? В рогатки
закует? В холодную сошлет – пороть? На выселки отправит?
А не все ли равно!
– Так вот ты какая актрисочка, оказывается! – покачал
головой Адольф Иваныч. – Тебе не на сцене место, а в тюрьме! В каторге!
– В каторге, истинно! – поддакнул топтавшийся тут же Булыга.
– Это еще почему? – равнодушно спросила Ирена.
– Да потому, что госпожа Макридина тебя в убийстве обвиняет.
При одном упоминании о Макридиной ревность так и
всплеснулась в душе!
– Что?! – ахнула Ирена. – Что за бред?!
Хлесь! Пощечина обожгла щеку, потом другую. От боли заломило
виски. Ирена покачнулась, прижав ладони к щекам.
– Так ее! – возрадовался Булыга. – Так ее, Адольф Иваныч,
отец родной!
– Молчи, девка! – прошипел Адольф Иваныч. – Язык придержи.
Когда о благородной даме говоришь. Много воли взяла! Все, кончилась твоя воля!
Ты убила макридинского человека на Чертовом мосту. На каторгу пойдешь, готовься!
Ирена так и застыла. То чудище, которое набросилось на нее в
болоте… Ну да, она же сама рассказала о нем Макридиной, а та догадалась, что
это ее беглый рекрут. Но Ирена и словом не обмолвилась о том, что беглец был
убит. Наверное, в болоте нашли мертвое тело. Но ведь на нем раны, оставленные
пулями… пулями из пистолета Берсенева! Беглеца убил Берсенев! Откуда у Ирены
мог взяться пистолет? Неужели никто не задумался об этом?
Надо сказать!
Нельзя. Невозможно выдать истинного убийцу.
Ирена в отчаянии смотрела на Адольфа Иваныча…
– Чего пялишься? – ухмыльнулся тот. – Страшно стало?
Конечно, страшно… Надо бы тебя сразу связать, на поганую телегу швырнуть да в
город, в полицию отвезти. Но не будет этого. Позор на Лаврентьево навлекать не
будем. Пускай сама Макридина с тобой разбирается, сама тебя наказывает.
Ирена только головой качнула – говорить не могла.
– Да-да. Вот купчая! – Адольф Иваныч помахал какой-то
бумагой. – Отныне ты, девка Аринка Игнатьева, принадлежишь помещице Макридиной.
– Кто… – с трудом выдавила Ирена. – Кто бумагу подписал?!
– А тебе что? – Адольф Иваныч надменно воздел брови. – Тебе
не все ли равно? Подписал тот, кто в жизни и смерти твоей властен!
«Он… значит, он… Берсенев! Он мог вступиться за меня, мог бы
признаться, что сам убил того рекрута. Ему бы и слова никто не посмел сказать.
Ну по крайности заплатил бы Макридиной отступного. Нет… он предпочел меня ей на
муки предать! Он хотел от меня избавиться. Мало было, что я ему себя отдала…
надо было и жизнь мою отнять!»
Ирена искала в душе гнев и возмущение, но там были только
боль и тупое недоумение: за что, почему Берсенев поступил с ней так жестоко?!
Неужели только за то, что она обмолвилась о вольной, которую он сам же
предлагал?.. Адольф Иваныч издевательски улыбался, помахивая купчей. Ирена
смотрела на нее, смотрела… И вдруг поняла!
Наверняка уже вскрыт тайник графа Лаврентьева. Наверняка
Берсенев узнал, что он больше не хозяин этого роскошного имения – что Игнатий,
оказывается, законный сын Лаврентьева и свободный человек. Наверняка он был
огорчен. И тут явился Адольф Иваныч, словно демон-искуситель. Открыл, что
Игнатий мертв, что можно было бы не опасаться за судьбу богатства, кабы…
Кабы не стояла поперек пути какая-то девка Аринка, которая
выдает себя за законную жену Игнатия Лаврентьева… Может быть, она и впрямь не
крепостная, а свободная, может, и впрямь повенчана с ним по закону… Но зачем
разбираться в этом? Пока не вышло дело наружу, не лучше ли сплавить ее с глаз
долой? Отдать на расправу Макридиной – якобы в возмещение за убитого рекрута, а
там… а там ищи-свищи! Макридина своим жестокосердием известна. Да и кто станет
искать какую-то девку?
Нет, мелькнула у Ирены мысль, Адольфу Иванычу невыгодно
признаваться, что Игнатий мертв, ведь тогда он не получит деньги…
А впрочем, не все ли равно?! Не все ли равно, почему
Берсенев продал ту, которой всю ночь клялся в любви, ту, которая клялась в любви
ему!
Ирена всхлипнула, и слезы против воли побежали по лицу.
– Плачь, плачь! – пробормотал злорадно Адольф Иваныч. – Еще
не так поплачешь! А ну, Булыга, в мешок ее!
Что-то тяжелое, темное, душное навалилось на Ирену, отнимая
дыхание, гася сознание, глуша мучительную боль в сердце…
