Этот человек, лежавший на тропе, неловко подогнув ногу и
разбросав руки, в одной из которых был пистолет… он не был Софокловым! Весь в
черном, в высоких «веллингтоновских» сапогах и мягкой «калабрезе»,
нахлобученной так глубоко, что повисшие поля прикрывали пол-лица, он был одет
иначе и выглядел иначе!
– Кто это? Кого вы пристрелили, милостивый государь? –
отрывистым, неприязненным тоном спросил секундант Софоклова. – Это убийство,
знаете ли, чистейшей воды…
Не слушая, Берсенев распахнул просторный черный сюртук
лежащего да так и ахнул, увидев, что правое плечо все залито красным. Но не
только это поразило его в самое сердце. Набухшая кровью белая рубаха ощутимо
вздымалась на груди!
– Женщина? – изумленно прошептал секундант.
– Неужели?..
Внезапно Станислав Белыш, издав какое-то неразборчивое
восклицание, схватился за шляпу, рванул – и… и тонкие русые волосы хлынули
мягкой волной. Станислав сдвинул их дрожащей рукою – открылось нахмуренное
лицо, такое бледное, каких не бывает у живых людей, а только у мертвых… или у
призраков.
«Призрак, – подумал Берсенев. – Конечно, это призрак!»
И тут же он услышал чей-то глухой, совершенно незнакомый
голос, отчаянно зовущий:
– Арина! Господи, Боже мой! Арина!
«Это я говорю, – с усилием осознал он. – Это мой голос.
Странный какой!»
Мысль мелькнула – и исчезла. Он протянул дрожащую руку к
любимому лицу, и вдруг что-то больно рвануло его за плечо.
Оглянулся, тупо уставился на своего секунданта – тоже
смертельно бледного, с расширенными, безумными глазами.
– Вы убили мою сестру, милостивый государь! – воскликнул
Станислав срывающимся голосом. – Мою сестру! И позвольте вас спросить, какого
черта вы называете ее Ариной?!
Берсенев не успел ответить: раздался топот, и на тропу
выбежал Софоклов. Увидев лежащую женщину, коротко, ужасно вскрикнул:
– Ах ты, Господи! Господи, барин! Что ж вы натворили-то?!
Берсенев повел глазами… Мелькнуло какое-то воспоминание, но
сейчас было не до него. Сейчас одно существовало для него на свете: Арина. Нет,
Ирена!
– Доктора позовите! – кричал как безумный Белыш, принимаясь
спускать рубаху с простреленного девичьего плеча и выхватывая из кармана
платок. И тут же бешеными глазами поглядел на Берсенева и Софоклова: – А ну,
отвернитесь, господа! Нельзя вам! Убью всякого, кто на мою сестру глянет!
Софоклов отвернулся, даже руки для надежности к глазам
прижал.
Берсенев медлил. Он мог бы сказать… он мог бы… но за его
словами немедленно последовал бы новый вызов на новую дуэль, а этого ему сейчас
совсем не хотелось. Еще убьет его этот безумный Белыш за свою сестру… да за нее
Берсенев и сам убьет кого угодно! Но не сейчас. Сначала нужно ее рану залечить.
Господи! А если рана смертельна?! Тогда ему самому останется
только застрелиться. Только застрелиться!
И он закричал отчаянно, еще громче Станислава:
– Доктора!
Новый топот в тумане – выскочил человек в длинном полотняном
сюртуке, с саквояжем в руках: доктор, которого вчера большими деньгами
заставили присутствовать при дуэли.
– Сударь, – обратился он к Софоклову, – там ваш конь
бесится, мне его не удержать. Я его к дереву привязал, но он и дерево сломает.
Ах ты, свят-свят! – Это он увидел лежащую Ирену.
Склонился над ней…
– Нужно сделать перевязку немедленно! – заявил через минуту.
– Мужчин прошу удалиться. Я позову, чтобы перенести ее потом в экипаж.
– Я не уйду, я брат! – мрачно заявил Станислав.
– Что-то много братьев, – пробормотал доктор, глядя то на
него, то на Софоклова. – Ладно, пусть брат останется, остальные – уходите.
Секундант Софоклова исчез первый. Глядя, как его спина
растворяется в тумане, Берсенев отчего-то подумал, что никогда его больше не
увидит. Может, и Софоклов сейчас сбежит?
Хотя ему-то чего бежать? Не он ведь убийца…
А и в самом деле, прав доктор. Что-то много оскорбленных
братьев нынче собралось…
– Разъясните, сударь, что произошло? – устало проговорил
Берсенев.
– Да что? – конфузливо отвел глаза Софоклов. – Пусть уж она
вам потом сама все разъясняет. А сейчас… Не пройдете ли к Байярду, а? Еще Арина
с ним могла сладить, он ее слушался, а меня – ни в какую. Может, вас
послушается?
– Байярд? – Берсенев споткнулся. – Так это вы его украли?
Кто вы такой?
Софоклов тоскливо посмотрел на него и вдруг с силой рванул
себя одной рукой за брови, другой – за усы. Берсенев только моргнул растерянно,
глядя на черные охвостья, оказавшиеся в его ладонях. Лицо покрылось красными
пятнами и сморщилось от боли, слезы проступили в ярких карих глазах – и
Берсенев покачал головой:
– Емеля?! Да как же я тебя не узнал?!
– Не ждали увидать, вот и не узнали, ваше сиятельство,
барин, Николай Константинович.
– Конечно, не ждал! – фыркнул Берсенев. – Ведь ты в бега
подался. Ты – и Арина, Ирена то есть… А теперь тут комедию какую-то страшную
разыгрываете. Убить меня задумали?!
– Ох, барин! – заломил руки Емеля, падая на колени. – Не
велите казнить… мы с Аринкой в бега не от хорошей жизни ударились. После того,
как вы нас Макридиной продали…
– Я вас продал Макридиной?
Берсенев покачал головой. Показалось, он ослышался.
– Это ложь!
– Ну как же ложь, – осторожно возразил Емеля. – Как же ложь,
коли сама Арина видела купчую, вами подписанную.
– Да не подписывал я никакой купчей! Она не могла видеть мою
подпись.
Емеля задумчиво свел брови:
– Кажись, верно. Про вашу подпись она ничего не говорила. Но
Адольф Иваныч сказал ей, что купчую подписал тот, кто, мол, в жизни и смерти
твоей властен.
– Ну так он, наверное, и подписал! – вскричал Берсенев. –
Ведь на ту пору я еще в права наследства на Лаврентьево не вступил. У Адольфа
Иваныча была доверенность на совершение всех сделок по имению. Значит, он и был
властен в жизни и смерти моих крепостных.
– Она никогда не была вашей крепостной. Она была женой
Игнатия, а коли он был свободен, значит, и она была свободна.
