– О Господи! – раздраженно возопил Игнатий. – Попросил одну
мою приятельницу… я хочу сказать, жену одного моего приятеля, – торопливо
поправился он, – у нее примерно такая фигура и ножка, как ваши, – отправиться
по модным лавкам и составить гардероб, от шляпки до… до самой последней вещицы,
какая только может понадобиться женщине. Вы понимаете? – Он значительно
улыбнулся Ирене. – Разумеется, это все только на самое первое время, на время
пути, однако можно ручаться, что все первейшего качества, если учесть, какие за
это были убиты в лавках деньги…
– Нет, я не понимаю, – пробормотала потрясенная Ирена. – Вы
говорите, в лавках? В магазинах? Это что, значит – купили la confection?!
Готовое платье?! Mais c’est impossible! C’est un mauvais ton!
[4]
– Уверяю, ma chère, на вас будут шить лучшие портные
Парижа! Но пока придется потерпеть… Да ну же, Ирена, вы неблагодарны! –
воскликнул Игнатий с досадой, увидав, что ее глаза вновь заплывают слезами. – Я
забочусь о вас, нарочно занял уйму денег, чтобы обеспечить ваши удобства, а вы
– плакать. Право, на вас не угодишь! Пока не до капризов, знаете ли. Вот уладим
все дела с моим отцом, потом с вашими родителями, – тогда и капризничайте,
сколько душе угодно. А пока утрите слезы! Да где же запропастился этот чертов
дурак?!
Игнатий гневно выскочил на подножку кареты и чуть ли не нос
к носу столкнулся с кучером, который как раз в это мгновение поднялся с колен:
он раскладывал на траве для просушки свою добычу – мокрые ассигнации.
– А ну собери! – грозно велел Игнатий. – Ты что, ополоумел?
А если ветром унесет? Мне, знаешь ли, деньги еще пригодятся: путь до Нижнего
ого-го каков, а у меня в кармане пусто. Билеты ведь, знаете ли, взяты самые
дорогие, кои по два в ряд, по восемьдесят пять рублей! Не трястись же в
кабриолете[5] за шестьдесят пять с персоны!
Мгновение возчик стоял молча, очевидно, не в силах
переварить услышанное, затем в отчаянии всплеснул руками.
– Так как же, барин?! – заблажил он плачущим голосом. – Вы
же сами… в реку… я думал… мои оне!
– Оне! – передразнил Игнатий. – С ума сошел, кто такими
деньгами бросается?
– Вы и бросались, – совершенно справедливо заметил возчик. –
Давеча бросались, с моста.
– Собирай, собирай, нечего тут! – криво усмехнулся Игнатий.
– Это просто жест такой был, ну, шутка, ты понимаешь?
– Шутить изволили? – угрюмо переспросил кучер. – Добрые
шуточки! А ну как не отдам я денежки? – Он пал на колени и с поразительным
проворством собрал купюры в кучу – так опытный игрок мгновенно собирает с
ломберного сукна рассыпанную колоду. – Мои оне – вот и весь сказ! Вы их
выбросили, выбросили без надобности!
Он сделал движение сунуть деньги за пазуху, однако Игнатий
оказался проворнее и перехватил его руку.
– А ну! – только и сказал он холодно, и пальцы возчика
разжались. – Я тебе… это грабеж!
– Грабеж?! – со слезами, но и с хитростью в голос воскликнул
кучер. – А вы барышню… увозом… Я что, думаете, не слышал?
Рука Игнатия, уже прятавшая пачку во внутренний карман
сюртука, замерла на полпути. Испытующе взглянув на возчика, он медленно, нехотя
отделил несколько бумажек и протянул ему:
– Ладно, держи… шантажист! Но гляди, чуть слово скажешь – не
сносить тебе головы! А теперь – гони! Если опоздаем к омнибусу, я не только эти
деньги у тебя вытрясу, но и все твои куриные мозги!
– Не, не опоздаем! – заорал повеселевший лихач. – Мы свое
дело знаем! Отменно!
Игнатий вскочил в карету, захлопнул за собою дверцу и
возбужденно взглянул на Ирену.
– Вот теперь мне кажется, будто я похищаю вас! – сказал он
негромко, взволнованно.
Глаза его сверкали, брови играли, великолепный рот улыбался,
черная густая прядь упала на бледный лоб… Сердце Ирены дрогнуло.
Он был так красив! И не только она принадлежала ему – он ей
принадлежал тоже! А значит…
Ирена толком не понимала, что же это значит, – просто
надеялась, что лихач во всю прыть лошадиную мчит их не только к омнибусу, но и
к счастью, к коему надобно примчать вовремя, дабы не упустить! Она всей душою
надеялась на то, что не упустит!
Глава 3
Тот самый почетный эскорт
Нижний встретил их прекрасным, колдовским закатом,
полыхающим над Стрелкою, и полнейшей пустотою на станции омнибусов. Никто не
встретил графа и графиню Лаврентьевых, так что, пометавшись понапрасну на
съезжей, Игнатий принужден был взять извозчика и приказал везти себя c молодой
супругой в гостиницу. Собственно говоря, это оказались довольно жалкие номера
неподалеку от станции, но Ирена так намучилась в пути, что не спорила, а велела
немедля подать себе горячей воды, да побольше, послала прислугу в лавку за
самым лучшим мылом, а потом с наслаждением начала мыться.
Ей отродясь не приходилось самой мыть себе волосы, но, с
другой стороны, трястись в скверной колымаге вкупе с десятком попутчиков не
приходилось тоже (да и из дому сбегать, если на то пошло!), – потому она не
стала чиниться и вскоре поняла, что мытье головы – не самое хитрое дело,
приуготовленное для нее в жизни. Прислуга призвала прачку, которой частенько
приходилось стирать для постояльцев, и та здесь же, под Ирениным присмотром,
замыла кое-что из бельишка. Сушить мокрые вещи она утащила в корзине к себе: не
развешивать же, в самом деле, панталоны и сорочки на убогой обстановке нумера!
Принести все прачка посулила завтра поутру, чистое и наглаженное.
