– Кто предложил его разукрасить – я или ты? Помнишь наш разговор: Вольф отработанный материал! С такой картинной галереей на теле он не может продолжать службу! А Камушкин – перспективный сотрудник, он сделал все что мог, ему просто не повезло! Вольфа мы тоже поощрим – дадим премию в два оклада, путевку в санаторий, выпишем лечебные!
– Извините, товарищ генерал, но в том самом разговоре вы обещали ему квартиру и орден…
Генерал побагровел. Это уже переходило всякие границы: какой-то жалкий подполковнишко не хочет вникать в высокую стратегию кадровой работы и не принимает во внимание доводы руководителя! Он даже не оценил того, что с ним разговаривают почти как с равным! Это уже не просто неблагодарность, это неприкрытое хамство! А ведь еще недавно он выделял этого толкового оперативника из , общей массы…
– Молчать! – Вострецов стукнул кулаком по столу. – Как вы смеете обсуждать мои решения!
Александр Иванович Петрунов стиснул челюсти. Он никогда не перечил начальству, в военизированной системе это не принято. Но когда сделан первый шаг, остальные даются легче.
– Извините, товарищ генерал! Но я причинил Вольфу слишком много вреда, чтобы добавлять еще! И я чувствую ответственность за его судьбу!
Вострецов вскочил:
– Да что ты знаешь о человеческих судьбах? Ты что, решил хоть одну?!
Петрунов помолчал. За долгие годы службы в идеологическом отделе он перепахал немало судеб. Но говорить сейчас об этом было нельзя. К тому же Вострецов имел в виду позитивное изменение человеческой судьбы.
– Я нет. Но судьбой Вольфа интересуется сам Грибачев… Недаром он дал ему свой прямой телефон…
Генерал так и остался стоять, только челюсть у него на мгновение отвисла. Это было не напоминание. Это была угроза. Причем не очень замаскированная. Может, потому, что реальные угрозы не нуждаются в маскировке. А по сравнению с Генеральным секретарем ЦК генерал Вострецов фигура стократ более мелкая, чем подполковник Петрунов в сравнении с самим генералом.
– Что ж… Действительно, это меняет дело. Впрочем, давай дождемся, что даст проверка отчета твоего подопечного. Может, за него надо не поощрять, а наказывать!
Александр Иванович понял, что ни третьей звезды, ни медали ему не видать как своих ушей. Больше того, при первой возможности Вострецов выгонит его со службы. А может, подставит так, что дело кончится чем-то похуже…
– Есть, товарищ генерал! – четко сказал подполковник. – Разрешите идти?
– Идите! – Вострецов снова нагнулся к бумагам, но когда подчиненный направился к двери, неприязненно посмотрел ему вслед.
Подполковник не ошибся. На его карьере был поставлен крест.
* * *
Машина мягко катила по заснеженным улицам. Вольф опустил стекло и жадно дышал морозным московским воздухом. Огромные неогороженные пространства, обилие разнообразно одетых людей, праздничная иллюминация, возможность идти куда хочешь и делать что вздумается пьянили и кружили голову. Раньше он воспринимал все это как должное. Теперь воля казалась роскошью, царским подарком.
Медведев довез Вольфа до самого подъезда.
– Четвертый этаж, шестнадцатая квартира, – сказал он и протянул руку. – Лаура дома, я звонил. Какие планы?
– Никаких. У меня же отпуск. Хочу пожить в домашнем тепле, расслабиться, погулять по воздуху, борща поесть, восстановить физическую форму. Мне же все это в диковинку, отвык… А там видно будет…
Лейтенант улыбнулся:
– Счастливо! С наступающим!
Вольф взбежал по лестнице. Сердце колотилось – может, отвыкло от физических нагрузок, а может, по другим причинам. У незнакомой, обитой дерматином двери он замешкался. Неловкость сковывала движения. Виновата в этом, наверное, была чужая одежда – новый жесткий ширпотреб со склада службы наружного наблюдения. Он расстегнул пальто, но неловкость не проходила.
Коротко тренькнул звонок. Звякнула задвижка глазка, щелкнул замок, дверь открылась. На пороге стояла Лаура в коротком халатике. Она была явно удивлена:
– Это ты?! Мне не сказали, что ты вернулся! Что на тебе за пальто?
Вольф молча рассматривал ее ноги. На гладкой коже топорщились редкие светлые волоски.
– Заходи, что стоишь как пень! Мог бы хоть раз позвонить или написать письмо…
– Это было исключено, – хрипло сказал Владимир. – По условиям командировки исключалось на сто процентов. Он обнял жену и привлек к себе.
Лаура высвободилась.
– Откуда у тебя это пальто? И этот костюм? А почему ты не снимаешь перчатки? Что ты так на меня смотришь?
– Я полгода не видел женщин.
– Это хорошо. Есть хочешь?
– Нет. Я другого хочу…
Вольф, наконец, снял пальто и перчатки, тут же сунув руки в карманы.
– Вот так сразу, с порога? – Лаура лукаво улыбнулась. – Ну что ж… Я тоже соскучилась. Давай быстро в ванную!
Он долго мылся: намыливался, тер себя мочалкой, снова мылился и снова тер, чтобы содрать, развеять, уничтожить неотвязный тюремный запах.
«Осторожней! – сварливо сказал кот. – Чуть мою рану не задел. Ты нас сейчас сдерешь вместе с кожей!»
«В натуре, – подтвердил черт. – Он меня уже задушил своим мылом. Лучше б водки налил!»
«Много он тебе наливал? – злорадно спросил пират. – Мутный у нас хозяин, ох и мутный…»
– Заткнитесь! – рявкнул Вольф.
Картинки послушно умолкли. Но как они поведут себя через несколько минут, когда станут соучастниками того, что традиционно исключает присутствие посторонних, сказать было нельзя. Нельзя было предсказать и реакцию Лауры, впервые увидевшей растатуированное тело мужа.
Владимир вышел из ванной голым, и у любого, кто бы его увидел, не осталось бы сомнений в том, чего он сейчас хочет. Лаура застилала диван чистой простыней, халатик на ней был расстегнут. На звук стремительных шагов она обернулась… При виде голого Расписного лицо женщины изменилось: будто мокрая жесткая губка с силой прошлась от лба к подбородку, стирая ожидающую улыбку и сгоняя жизненные краски. Она побелела, как посмертная маска, гримаса ужаса исказила черты, руки с растопыренными пальцами выставились вперед, даже маленькие груди в распахе халата обвисли и сморщились, словно лимоны, из которых выдавили сок.
– А-а-а! На помощь! Спасите! – истерично закричала она.
– Ты что, Лаура, ты что? Это же я… Просто так получилось, так было надо по условиям командировки… Но это временно, скоро от них ничего не останется…
Лаура ничего не слушала. Она схватила со стола тяжелую хрустальную вазу и отчаянно взметнула над головой.
– Я убью тебя, а сама выброшусь из окна! Назад! Назад! А-а-а! Милиция!
Владимир поднял руки и отступил обратно к ванной.
