32
Когда они спустились вниз, там никого уже не было. Ни живых, ни мертвых. Люди ушли отсюда прежде, чем пришла смерть. Только труп наместника все так же валялся под балконом, разметав руки, словно пытаясь обхватить землю.
Слава молча постоял над трупом. Что-то во всем этом было неверно. Француз подошел сзади так тихо, что он не сразу его заметил. А когда заметил, убирать задумчивость с лица было поздно.
– В чем-то он все-таки был прав, – проговорил Анри.
– В чем, догадаешься? – тихо спросил беспредельщик.
– Добро должно быть с кулаками, – пожал плечами француз.
Слава посмотрел на него наполнившимися злостью и обидой глазами. Когда заговорил снова, голос его дрожал от напряжения:
– Когда ж вы, наконец, поймете, что добро должно быть. Просто должно быть, а все остальное отговорки, исключающие и опровергающие первое утверждение.
– И это мне говорит человек, который ему пулю в башку вмазал. Да ты гуманист, дядька, – попытался пошутить экс-сутенер.
Слава недобро глянул на француза и молча пошел прочь.
– Добро должно быть, – тихо проговорил Анри, так, чтобы никто не слышал. – А кто из них, из вас, из нас это добро делает? Эх, дядька, оно обязательно должно быть, только где оно?
Слава скрылся за углом, и Анри неторопливо поплелся следом.
33
Женщины нашлись быстро. Вместе с ними обнаружился и Сэд. Он шел, обнимая Жанну и Эл, а они висели на нем, словно игрушечные куколки на новогодней елке.
– Здорóво! – крикнул Сэд, издалека завидев Вячеслава.
– Привет. Ну что скажешь?
– Все превосходно. Потери минимальные. Монахи остались без власти, насколько я понял. Причем вообще без власти. И без бывшей, и без новой. Так что управиться с этой церковной братией будет еще проще. Спасибо тебе, что передал записку. И вообще.
Подошел Анри. Рожа у француза была необычайно задумчивая.
– О, отец-философ, – съязвила Жанна. – Ты где был?
Француз кивнул в ту сторону, откуда явился:
– Там.
– А там хорошо?
– Там хорошо, где нас нет, – улыбнулся сутенер. – А «там» как обычно. Идемте, тетьки, оставим этих беспредельщиков. У них свои секреты.
Он еще что-то говорил, уводя женщин, но Слава уже не слушал. Он смотрел на Сэда. Тот хмурил брови.
– Ты хотел меня о чем-то спросить, Сэд?
– Просить, – помялся тот. – Спасибо тебе, конечно…
– Но?
– Но уезжай отсюда, – поспешно закончил байкер.
– Боишься проблем? – хмыкнул Вячеслав.
Сэд кивнул.
– Через полчаса нас здесь не будет, – пообещал Слава. – Только скажи своим архаровцам, чтоб не стреляли по красному «фольксвагену».
Сэд выдохнул так, будто долго нес на плечах горный массив и наконец избавился от ноши. На лице байкера возникла простоватая улыбка.
– Обещаю, никакой пальбы, – и благодарно потряс протянутую беспредельщиком руку.
34
– Его привезли, хозяин. – Мамед оставался непроницаем, но хозяин отметил какое-то беспокойство в его глазах.
– Его, это кого?
– Вашего гения инженерной мысли.
Хозяин подскочил с такой скоростью, словно ему на сиденье кто-то подложил ощетинившегося дикобраза.
– Кто привез?
– Свои люди, – загадочно сообщил Мамед.
– А Макбаррен?
– А Макбаррен в ярости, но перехватить нашего друга он не успел.
Мамед стоял возле двери и открыто улыбался. Хозяин вышел из-за стола, прошел ближе к арабу. Голос его прозвучал тише, чем надо, потому возникло ощущение, словно здесь сейчас наметился какой-то заговор.
– Где он?
– Макбаррен? – араб простодушно смотрел на хозяина.
– Не валяй дурака, Мамед, ты прекрасно понял, о ком идет речь. Генерал Макбаррен меня сейчас интересует меньше всего.
Араб снова стал серьезным.
– В соседней комнате. Ждет.
Хозяин оттеснил араба и распахнул дверь.
– Идем. – На сей раз, распоряжение прозвучало как приказ. Мамед молча вышел следом.
35
Дверь открылась практически беззвучно. Комнатка была небольшой. Освещение приглушенное, встроенные лампы дневного света. Из мебели – пара шкафов, стол, обтянутый кожей диван и пара таких же кресел.
На полу возле дивана, привалившись к нему спиной, сидел человек. В лице его было что-то неуловимо птичье. Не то поворот головы, не то наклон ее, не то профиль. И еще на лице выделялись огромные иконописные глаза, полные тайной глубины и недоступного окружающим смысла.
Человек обнимал гитару. Пальцы бездумно шарили по струнном, силясь найти там музыку, а находя лишь странные звуки.
Хозяин ступил в комнату, жестом остановил араба. Тот нехотя повернулся к двери спиной, вытянулся, будто стоящий на посту полисмен. Хозяин захлопнул дверь и обратился к человечку с гитарой:
– Зачем ты это сделал?
Тот косо, совсем уже по-птичьи повернул голову и воззрился на хозяина одним глазом. Тренькнула струна, затем другая и снова первая.
– Объясни ты мне, Василий Тимурыч, на хрена тебе это понадобилось? Человечество спасать удумал?
Василий покачал головой и снова тренькнул струнами.
– Вот и я об этом. Человечество не спас, жену и детей похоронил. Юля Владимировна, конечно, перестаралась, но для нее ты государственный преступник, а государственные преступники жалости вызывать не должны. Во всяком случае, у государства. А она по праву считает себя государством. Так чего ты кому доказал? Кого спас?
Вася резко ударил по струнам и хрипло запел, вернее замычал под аккорды, выводя какую-то мелодию.
– Хорош дурить, шутник! – рявкнул хозяин. – Думаешь, такой исключительный? Думаешь, без тебя разработку не закончат? Уже дорабатывают. Еще неделя – и в производство запустят. Так что ничего твои выверты не изменят. Ничего. Только хуже сделал. Сам себе хуже сделал, и семье своей.
Вася, не слушая его, затянул:
Ненужный кто-то за окном
Стоял и требовал любви.
Я все оставил на потом,
Я говорил себе:
Не за что биться,
Нечем делиться.
Налево дом, направо дом.
Детишки рыли котлован.
Собачка дохлая тайком
Нашла ириску.
Не за что биться,
