Эх, надо было действовать по инструкции и вызывать подкрепление. Сразу вызывать. Но притащить трупы русских террористов собственноручно, вдвоем с Юджи и без всякой помощи, показать всем, что они с мальцом лучшие, было довольно соблазнительно. И они с Юджи не вызвали подкрепления. Бедняга Юджи. Глупая смерть. Он теперь уже должно быть, в раю, если в этой стране есть рай. А если его нет, что же, душе парня до скончания века шастать по свету в поисках благословенной Америки и американского рая? Мысль была идиотской и отдавала черным юмором. Но сейчас очень хотелось отшутиться, а при наличии мрачных мыслей шутки выходили не особенно радужными.
– А скажи мне, дядька, – балагурил Анри, похоже, единственный из этих варваров, кто знал английский. – Кто на базе живет?
– Американские солдаты, – отозвался Гарри.
– А еще кто?
– Еще американские солдаты, – мрачно ответил он.
Ну почему они пошли против инструкции? Ну ладно еще Юджи, для этого сопляка армия была игрой, но он-то о чем думал. О легкой победе и о всяческих почестях и наградах за эту победу – вот о чем. Разгильдяйство возникает тогда, когда притупляется и уходит ощущение опасности. А это ощущение ушло совсем, пропало. Потому что сопротивления здесь никогда не было. И он дал слабину, позволил себе расслабиться, допустил разгильдяйство, за что и расплачивается.
Странное ощущение. Наверное, подобное чувство испытывает старушка, которой вдруг показала когти живущая у нее пятнадцать лет ласковая кошечка.
Впереди внизу показалась база. Уже можно было разглядеть посадочные площадки, корпуса, бараки и гаражи. Предупредить бы их, подумалось Гарри, но ведь не получится. И потом ему сейчас не геройствовать надо, ему сейчас надо думать о жене и детях, которые ждут далеко на родине.
– Прилетели? – спросил Анри.
– Да, – сухо ответил американец.
– Тогда сажай вертушку, дядька.
Вот сейчас он посадит вертолет и станет им совсем не нужным. И они его убьют. Или побоятся? Все-таки выстрелы услышат. Хотя убить можно и не стреляя. Зачем им его оставлять в живых, Юджи же они грохнули. Как жить хочется! Неужели и его, как Юджи?
И Гарри потихоньку начал сажать вертолет.
36
Лопасти замерли. Пилот боязливо смотрел на француза, что сидел подле. На лице американца отражалась такая бешеная работа мысли, что его паникой наполнился, казалось, весь вертолет.
Анри покосился на Вячеслава. Когда заговорил, в голосе француза прозвучала смесь досады и жалости:
– Вот ведь как корова, чует, что его убьют.
– И что? – не понял Слава.
– А то, – пробурчал француз. – Грохнешь такого, да еще и беззащитного, потом совестью маяться будешь.
Американец, словно понял, что говорят о нем, с мольбой посмотрел на француза.
– У меня жена, – тихо прошептал он. – И двое детей. Две девчонки.
Француз кивнул и поглядел на приятеля. Слава молча достал пистолет и с силой ударил пилота по затылку. Американец осклабился и ничком повалился на бок. Эл тихо пискнула сзади.
– И никаких мук совести, – спокойно сообщил Вячеслав.
– Беспредельщик ты, дядька, – мрачно сообщил Анри.
– Ты мне это уже говорил. Хотя не пойму, почему беспредельщик. Я ж его не убил. Через полчасика очухается. И полетит к своим дочкам, если еще раз под горячую руку не сунется.
Анри покосился на приятеля с подозрением.
– А ты откуда про дочек знаешь? Или по-англицки все-таки спикаешь?
– Не спикаю, успокойся. Просто для того, чтобы не понять слово «дочь», надо быть полным кретином. Вылезаем.
Из вертолета они повыпрыгивали с опаской, постоянно оглядываясь, но никто внимания на них не обратил. Поблизости, по счастью, никого не оказалось. Нещадно шарашило выползшее из небесной хмари последних дней солнце. Заливало бетон и асфальт.
На базе вообще не было ничего, кроме бетона и асфальта, только за дальним корпусом подрагивали ветвями на ветру деревья и зеленело вдали свежим газоном футбольное поле.
– Хорошо янки обосновались, – оценила Жанна. – Как у себя дома.
Француз кивнул, а Эл вдруг повернулась к Славе:
– Думаешь, он здесь?
Вячеслав не ответил, зато снова вклинился француз:
– Думаю, что нам лучше разделиться. Мы вдвоем пойдем к этим баракам, а вы с беспредельщиком к тому корпусу.
– Почему к тому? – оживился Слава.
– Потому что он далеко, – улыбнулся француз. – А мне ходить лень. Я больше привык на вертолете.
Слава пожал плечами и, не оборачиваясь, пошел к дальнему корпусу, за которым качали ветвями деревья. Анри долго смотрел им вслед. Когда беспредельщик и проститутка скрылись за углом дальнего корпуса, он повернулся к Жанне.
– Идем?
37
Жанна смотрела на француза. А тот, казалось, вовсе ее не замечая, провожал глазами Славу и Эл. Долго смотрел им вслед, словно прощался.
«Что же он в самом деле с ними прощается?» – пронеслось в голове. Неужели все так плохо…
– Идем? – обернулся француз.
Жанна кивнула. Анри повернулся и короткими перебежками двинулся в сторону. От вертолета к бочкам с топливом, от бочек к стене барака, от стены…
– Эй, кто вы? – окликнул голос на английском.
– Что? – не поняла Жанна.
– Бежим, – пояснил сутенер.
Он рванулся в сторону, она, стараясь не отставать, бежала рядом. В спину неслись крики на родном наречии сына американской империи. Потом послышались выстрелы. В воздух палит, что ли…
Анри завернул за барак, резко остановился. Так резко, что Жанна вмазалась ему в спину. Еще ничего не успела понять, а француз уже стрелял из наспех вскинутого автомата.
Солдат, что выскочил навстречу и встречи этой явно не ожидал, дернулся и повалился на бетон. То ли француз стрелял навскидку и выстрелил неудачно, то ли она сбила его, уткнувшись с разбегу в спину, а только американец лежал и хрипел в луже крови.
Анри выматерился совсем не по-французки и выстрелил раненому американцу в голову. Лицо превратилось в кровавое месиво. Жанна брезгливо отвернулась. Зрелище было не из приятных.
Француз тянул за руку, и идти ей пришлось не глядя, на ощупь, чтобы только не увидеть мертвого американца.
Они были уже у входа в барак, когда сзади захлопало армейскими ботинками по бетону множество ног. Анри дернул дверь, впихнул в барак Жанну. Сзади принялись стрелять.
Обернувшись на пороге, он почувствовал, как что-то резко ударило в грудь, словно туда с размаху всобачили вилы. А потом сразу стало темно.
