38
До корпуса они добрались без приключений. Коридор на первом этаже был пуст, прямо против двери сверкали полированной сталью дверцы лифта. Эл потянулась было туда, но Слава свернул направо. Добравшись до конца коридора, он безошибочно выбрал невзрачную дверь с матовым стеклом, толкнул легонько.
За дверью оказалась пыльная рабочая лестница, которой, судя по всему, здесь пользовались мало. Пролеты уходили вниз и вверх. Эл поглядела в дыру между перилами.
– Ты вниз, я наверх, – предложила она. – Потом здесь же встретимся.
– Нет, – довольно грубо ответил Слава. – Вместе вниз. Потом посмотрим.
– Хорошо, – согласилась Эл.
Слава тихонько потопал вниз, сзади шлепала девушка.
– Тише, – не оборачиваясь, одернул он. – Не то услышат, такое начнется. Оно, правда, так и так начнется, но лучше поздно, чем сразу.
Шаги за спиной стихли, и Слава тихо похвалил:
– Молодец.
Он не шел, крался, словно рысь по лесу. Шаг за шагом. Ступенька за ступенькой. Ниже и ниже. Интересно, сколько здесь этажей?
Где-то сверху раздались выстрелы, топот. Видимо, француз напоролся на кого-то. Или американцы просто нашли вертолет с бессознательным пилотом.
– Ну вот, началось, – недовольно пробормотал Слава. – Держись за…
Он обернулся к Эл, но той рядом не было. Ее вообще не было. Куда подевалась девчонка? Свернула на один из этажей или поперлась одна наверх?
Вячеслав дернулся наверх, потом повернул вниз. Снова рванулся обратно. Наконец остановился в задумчивости. Какие мысли пришли ему в голову – неизвестно, а только он продолжал стоять и молча одними губами перебирать весь не бедный запас нецензурных выражений, какие только приходили на ум.
Издалека приближался шум: топот, крики и выстрелы.
39
Лестница круто шла вниз. Слава проскочил два пролета и свернул на этаж. Замер, прислушался. Топот и крики отдалились, ушли куда-то на дальний план. Зато с другого конца коридора доносились отчетливые гитарные аккорды.
Значит, там кто-то есть. И этот кто-то сидит сейчас, расслабляется, музыку слушает. Вячеслав беззвучно начал красться вдоль стены к источнику звука. К аккордам добавился хрипловатый голос:
Балалаечку свою
Я со шкапа достаю,
На Канатчиковой даче
Тихо песенку пою…
Тихо песенку пою…
Тихо песенку пою…
Тихо песенку пою!!!
Пели негромко, с какой-то и в самом деле сумасшедшей суетливостью, а последнюю строчку исполнитель вдруг прокричал неожиданно громко. Настолько громко, что Слава вздрогнул.
Солнце село за рекой,
За приемный за покой.
Отпустите, санитары,
Посмотрите, я какой…
Посмотрите, я какой.
Посмотрите, я какой.
Посмотрите, я какой!
В какой-то момент аккорд сбился, и Слава неожиданно для себя понял, что исполнитель в конце коридора сидит живой, а отнюдь не записанный на пленку или болванку.
Горы лезут в небеса,
Дым в долине поднялся.
Только мне на этой сопке
Жить осталось полчаса…
Жить осталось полчаса.
Жить осталось полчаса.
Жить осталось полчаса!
Скоро выйдет на бугор
Диверсант – бандит и вор.
У него патронов много —
Он убьет меня в упор…
Он убьет меня в упор.
Он убьет меня в упор.
Он убьет меня в упор!
Слава прокрался к самой дальней двери, замер, вслушиваясь. Пели в той самой комнате. Песня продолжала биться в припадочной истерике, а он стоял под дверью и смотрел на замок. Старый механический замок.
Дверь была заперта, защелкнутый язычок замка просматривался невооруженным взглядом. Значит, неведомого певца заперли зачем-то.
На песчаную межу
Я шнурочек привяжу —
Может, этою лимонкой
Я бандита уложу.
Пыль садится на висок,
Шрам повис наискосок,
Молодая жизнь уходит
Черной струйкою в песок.
Если человека запирают в комнате, значит, он кому-то пришелся не по душе. Кому будет хуже, если он освободится? В первую голову тому, кто запер. А заперли враги, больше некому. Значит, можно выпускать.
Слава достал пистолет, отступил на несколько шагов и прицелился в замок.
Грохот рыжего огня,
Топот чалого коня…
Приходи скорее, доктор!
Может, вылечишь меня…
[6]
Грохнул выстрел. Песня оборвалась на последней фразе. Мерзко звякнули струны, видимо, исполнитель отбросил гитару в сторону. На всякий случай держа пистолет наготове, Вячеслав толкнул плечом дверь и ввалился внутрь.
– А вот и доктор, – сообщил хрипловатый голос. – Здравствуй, доктор, может, вылечишь меня?
Он стоял перед Вячеславом – невысокий, с реденькой бородкой, золотистыми завитками растрепанных волос вокруг лысины и светлыми, словно светящимися изнутри глазами. Стоял и смотрел.
– Ты кто? – вопрос получился идиотским, но и ситуация здравостью и трезвостью не отличалась.
– Вася, – каков вопрос – таков ответ.
– И чего ты тут делаешь?
– Сижу, док, – сообщил Вася. – Песни пою.
– Заперли?
– Заперли, – подтвердил Вася.
– Ну, тогда можешь считать себя свободным.
Вася покосился на Вячеслава с подозрением. Подхватив гитару, сел в кресло и тихонько начал напевать под веселенькие короткие аккорды «я свободен, словно птица в небесах». На лице Васи нарисовалась совершенно идиотская улыбка.
Господи, да он сумасшедший! Дурдом! Слава попятился к двери. Вася перестал мучить гитару, покосился на своего освободителя и захохотал, высоко запрокинув голову.
Слава вышел в коридор. Бежать отсюда, искать ребят и бежать. Зачем они здесь? Зачем он вообще их сюда притащил? Президента искал? Да нет его здесь. Нет, не было никогда, и быть не может. Неужели непонятно? Здесь американцы и сумасшедшие – и больше никого.
40
Уютное мягкое кресло, трубка с хорошим табаком и тишина. Что еще нужно? В его возрасте и положении, наверное, больше уже ничего.
Снаружи доносился еле слышный приглушенный всякими навороченными чудесами техники, не чета простым стеклопакетам, шум. Уж если здесь что-то слышно, значит, на улице случилось что-то из ряда вон выходящее и шумят там серьезно.
