Мама моя, мама моя…
Нет, она не звала на помощь давно умершую мать, просто повторяла эти два слова, как какое-то древнее заклинание.
Мама моя…
С тем же успехом можно было повторять «абракадабра, абракадабра» – смысла никакого. Ни в слове, ни в его повторении, ни в звучании. Вообще, если слово повторять много раз, не задумываясь о смысле, начинаешь понимать, сколь глупо и бестолково оно звучит.
Мама моя, мама моя, мама моя, мама моя…
Зачем тогда повторять все это? Чтобы уйти от истерики, успокоиться.
Мама моя…
В углу тихо поскуливал Вася. В комнате был один человек, к нему подсадили одного сумасшедшего. Сколько сумасшедших стало в комнате? Хорошая задачка для детского учебника по математике. Хотя при чем тут математика?
Мама моя…
– Мама моя…
Эл вздрогнула. Кажется, последние слова произнесла вслух. И звук собственного голоса привел в чувства.
В тот же момент заскрежетал отпираемый замок. Эл подняла голову к открывшейся двери.
На пороге стоял отец. Глаза его яростно сверкали, на лице застыла, как улыбка на фотографии, злая решимость.
– Что случилось?
– Времени нет объяснять, – отрубил отец. – Пошли. Мамед, за нее головой отвечаешь.
– Да, хозяин, – коротко кивнул араб. – А с шутом что делать?
Отец посмотрел на сидящего в обнимку с гитарой жалкого Васю. Тот выглядел сейчас словно намокшая под дождем ворона, только по-птичьи косил своим иконописным взглядом на батьку-президента.
– Бери с собой, – распорядился отец. – Большая честь дать этому… играющему в безумца умереть от собственноручно созданного клинка Армагеддона, пусть живет и смотрит, как работает оружие дьявола, которое он сконструировал. Где наш будущий вождь?
– В соседней комнате, – Мамед был лаконичен.
– Вот что, мы вниз, а ты отпирай его и догоняйте. Только быстро.
13
Виски сделал свое дело. Нет, Слава не напился, в хорошие времена он выпивал три бутылки водки без закуски, по жаре – и не падал, так что бутылкой виски его свалить было затруднительно. Просто сказалась усталость, накопившаяся в последние дни, и Вячеслав задремал.
Сон показался коротким и без сновидений. Не безмятежный, но чуткий. Слава проснулся по щелчку. Не открывая глаз, сообразил, где он, потом идентифицировал щелчок, как открывшийся дверной замок и только потом, приподняв одно веко, поглядел, что происходит.
Ничего странного и сверхъестественного не происходило. Только над ним нависало черное лицо араба.
– Проснись и пой, – сообщил араб и отстранился.
Слава поднялся на локте, затем сел на диване и хрустнул затекшей шеей.
– Что, утро уже?
– Время «Ч», – непонятно объяснил араб. – Идем.
– Куда? – спросил Слава.
Но араб уже был в дверях. Вячеслав подскочил с дивана и, потирая глаза, посеменил за ним. Тот шел быстро, и догнать его Слава смог только на лестнице. Ступеньки весело зазывали вверх и так же поспешно уносились вниз. Араб молча направился в сторону подвала. Шаги его были проворными, но тихими. Вячеславу показалось даже, что он скользит вниз не касаясь ступеней.
Сам Слава шел следом за арабом, держа скорость, не отставая, но не так беззвучно, как то удавалось молчаливому спутнику президента.
– Мне показалось, или ты умеешь разговаривать? – поинтересовался Слава на ходу.
– Говорить сейчас не надо, – отозвался араб. – Надо идти. Быстро и тихо.
– Если быстро, то почему лифтом не воспользоваться?
– Потому что в лифте ездят янки. Даже здесь они, дети цивилизации, пешком не попрутся, когда лифт есть. Молчи.
Вячеслав послушно замолчал. Лестница пролет за пролетом уходила вниз. Со счета он сбился, но здание, казалось, под землей было значительно объемнее, чем кусок строения, возвышавшийся на поверхности. Наконец лестница кончилась. Простой площадкой три на три метра. Сбоку обнаружилась дверь.
Араб толкнул створку, чуть придержал, давая Славе возможность пройти следом. За дверью оказалась еще одна небольшая пустая комнатка. Четыре стены – три двери. Одна, через которую они только что вошли, одна металлическая – лифт – и еще одна, в которую тут же нырнул араб.
За этой дверью оказался темный коридор. Свет здесь если и был, то был выключен, и зажигать его араб не собирался. Коридор резко метнулся вперед и уткнулся в металлическую дверь второго лифта. Араб нажал кнопку, втолкнул Вячеслава в кабину, зашел следом.
На табло было всего две кнопки и судя по датчику лифт отсюда мог ехать только еще ниже. Араб, подтверждая мысли Славы, нажал кнопку «вниз», лифт едва заметно тронулся и с легким гудом пошел вниз.
– Дай угадаю, – усмехнулся Слава. – Там, внизу, камера пыток, а тебя зовут папаша Мюллер.
– Меня зовут Мамед, – отозвался араб. – А тебе лучше бы помолчать.
Лифт вздрогнул, и араб подтолкнул Славу на выход. Еще один короткий коридор уперся в огромную, массивную дверь. В детстве, когда он еще ходил в школу, и не было никакой анархии, за школьным футбольным полем располагалось бомбоубежище. По прямому назначению его никто никогда не использовал, а потому в его подземной утробе устроили гаражи. О том, что это не просто подземный гараж напоминали огромные массивные двери. Не двери даже – ворота. Трудно было представить, как человек, несмотря на кучу механизмов, может не то что запереть, а с места сдвинуть такую махину.
Здесь и сейчас дверь была почти такая же, и Слава воочию узрел, как она может быть открыта. Мамед поднес к панели возле двери магнитную карточку, и гигантская воротина сама поехала в сторону.
– Вот и вы, – встретил знакомый голос.
Комната внутри была значительно больше всех предбанников, через которые они прошмыгнули по дороге. У одной стены стояло странное сооружение с кучей кнопок, датчиков, индикаторов и огромным экраном. На экране горела надпись:
No signal
Кроме него и араба, в зале сидел полоумный Вася, монотонно тренькающий по одной струне, президент и его дочь-проститутка. Эл рванулось было радостно к нему, но он смерил ее таким недовольным взглядом, что девушка замерла на месте и как-то резко погрустнела.
– Проходи, – распорядился бывший президент.
Слава подошел к экрану, кивнул на надпись.
– Абонент временно не доступен?
– Не до шуток, – отрезал бывший и зло рявкнул на Васю. – Не дребезжи.
Сумасшедший боязливо съежился и отставил гитару.
– Зачем мы здесь? – глупо спросил Слава.
– Чтобы начать третью мировую войну, – тихо и отчетливо произнес бывший. – Или не начать.
