– Ответным, – Слава зло скрежетнул зубами. – По ним еще никто не стрелял, так что речи об ответном ударе быть не может. Так и ответь. А то, что мы уничтожаем вооруженные бандформирования на собственной территории – это наше внутреннее дело и США оно не касается.
– Эти вооруженные формирования – войска США.
– В таком случае мы уничтожаем нарушителей границы и сами можем выдать США ноту протеста. Они вторглись на нашу территорию без объявления войны. Мы защищаем свои границы. Только и всего. А они…
– А они защищают свое положение, свой авторитет, который вы хотите подорвать.
– Я его не «хочу подорвать», я его уже подорвал, – сварливо поправил Вячеслав. – Вот что, Юленька, на всякий случай сделаем вот что. Нужно подготовить какой-нибудь достаточно удобный кораблик. На нем смонтировать пульт, перенести туда все, что нужно для работы. Руководить страной можно откуда угодно. Да, вот еще что. Туда же погрузите оставшиеся пять образцов нашего славного клинка Армагеддона. И, кстати, надо бы придумать для этого оружия более подходящее название.
– Куда уж более подходяще, – фыркнула Юля.
Слава не отреагировал на колкость, и она поспешно перешла снова на деловой тон.
– Что вы планируете с этим «корабликом»?
– Запустить его в Атлантику и переместиться туда. Руководить страной, как я уже сказал, можно откуда угодно. А в непосредственной близости от врага с нашим оружием на борту это делать значительно безопаснее, нежели здесь стационарно, хоть и под защитой ПВО.
Юлия выпрямилась.
– Я бы с вами поспорила…
– Я бы не стал спорить, – оборвал ее весьма грубо Вячеслав. – Задание ясно? Действуйте. Сроки – двадцать четыре часа. О выполнении доложить. Кто там вернулся из наших боевых групп.
– Капитан Сергеев и лейтенант Дружинин.
– Вот и прекрасно. Их отправите на лайнер в первую очередь, пусть руководят процессом. Этот капитан вполне может быть комендантом нашей плавучей крепости. Я ему верю.
23
Дым. Сизый, лохматый, осязаемый. Дым стоял коромыслом, что называется, хоть топор вешай. Где-то среди этого дыма виднелся человек. Мутный человеческий силуэт.
Он отпрянул от замочной скважины, в которую пытался разглядеть кусочек бытия, и принялся ковырять в ней отмычкой. Сидя на корточках, деловито мучил замок. Тихо, осторожно, спокойно. Главное – не торопиться. Интересно, кому взбрело в голову вместо электроники ставить здесь старый механический замок? Впрочем, для Мамеда и электронный, и механический замок особой проблемы не составляли.
Щелк!
Араб поднялся на ноги и тихо нажал на дверную ручку. Дверь подалась вперед легко и беззвучно. В нос ударило ядовитым табачным дымом, что висел, казалось, плотной стеной. Даже у привычного к хозяйской забаве Мамеда заслезились глаза.
– Опять «Старый Дублин», хозяин? – тихо спросил араб, припомнив название табака-клопомора.
Старик, что сидел в кресле спиной к двери и дымил трубкой, медленно повернулся. Сейчас это действительно был старик. Фигура бывшего президента поломалась, приобрела ветхую дряхлость, лицо покрыли глубокие морщины. Особенно резко выделялись они на лбу. В глазах застыл мутный туман, словно часть табачного дыма заблудилось внутри старика и, не найдя выхода, заволокла зрачки и радужку.
– Это ты, Мамед? – голос звучал так же вяло. – Я знал, что ты придешь ко мне, знал, что не бросишь. Садись.
Араб быстро прикрыл за собой дверь.
– Некогда сидеть, хозяин. Собирайся, уходим.
– Куда, Мамед? Куда идти?
Араб замер, на бывшего хозяина смотрел непонимающе.
– Я здесь сижу один, Мамед, про меня все забыли. Меня не кормили уже три дня. Я только курю и пью… нет, не подумай только, что я жалуюсь. Я просто понял кое-что…
– И что же ты понял, хозяин? – голос араба звучал издевательски, но по лицу его тенью носилась непонимание.
– Две вещи, Мамед. Две вещи. Хочешь послушать?
– Не хочу, – грубо отмахнулся араб. – Напоминает старое американское кино. Герой приходит спасать хорошего дядьку или надавать по ушам плохому. Самый ответственный момент, каждая минута на счету и тут оппонент начинает трындеть долго, нудно и пафосно. Если он положительный, то читает мораль, если отрицательный – объясняет, почему он такой плохой, что он сделал уже и что планирует сделать в будущем. Я не люблю старое американское кино, хозяин.
– Слушай, – повелительным тоном отрубил тот. – А я буду говорить. Не потому, что хочу время потянуть, а потому, что должен объяснить, почему все это не имеет смысла. Во-первых, я всегда, всю свою жизнь делал ошибки. Сейчас подумал… В том, что я содействовал этому беспредельщику, тоже была ошибка. Это, наверное, самая последняя и самая страшная моя ошибка. Но! Но, Мамед, есть всегда. И тут оно тоже есть. Если бы я не содействовал ему, я бы сейчас точно так же корил бы себя за ошибку. Точно так же, только за другую. Понимаешь? Мы все делаем ошибки. Совершая выбор, принимая решения, мы заведомо совершаем ошибку. Сома возможность выбора уже ошибка. Вся наша история – история ошибок. Считается, что дурак учится на своих ошибках, умный на чужих, а мудрый их не совершает. Ерунда. Во-первых, все мы всегда совершаем ошибки. Во-вторых, даже самые мудрые учатся только на своих ошибках, потому что своя разбитая морда доходчивее, чем разбитая морда соседа. А в-третьих…
Хозяин подался вперед.
– А в-третьих, Мамед, даже свои ошибки редко чему-то учат. Умен не тот, кто учится или не учится на ошибках, умен тот, кто понимает, что обречен на ошибки. Всегда. Только это понимание ничего не дает. Ничего, Мамед. Потому что изменить все равно ничего не получится.
Араб стоял, закинув руки за спину, и медленно раскачивался с пятки на носок и обратно. Он шел сюда отдать долги, расплатиться жизнью и свободой с человеком, который в свое время подарил ему жизнь и свободу его матери. А вместо этого пришел слушать нотации. Челюсти стиснулись сами собой, заскрипели зубы. Араб был зол. Кажется, впервые хозяин злил его настолько, что Мамед потерял самоконтроль.
– Это все, до чего ты додумался? – Сквозь плотно стиснутые зубы звук сочился свистяще, напоминая ядовитое шипение.
– Нет, дорогой мой Мамед, есть еще второе. Оно, наверное, посущественнее. Я никому не нужен, Мамед. Мы все, все шесть миллиардов или сколько нас там пока… все мы никому не нужны. Пока мы совершаем нужные нашим близким друзьям или врагам ошибки, мы на волне. Как только мы начинаем творить ошибки им не интересные – все. Конец. Мы становимся абсолютно ненужными.
– Теперь все? – спросил араб, пытаясь скрыть раздражение.
– Теперь все, – меланхолично кивнул хозяин.
– А я? По-твоему, я приперся сюда из-за того, что ты не нужен мне, хозяин?
– Это была твоя ошибка, – пожал плечами хозяин. – Кроме того, ты чувствуешь себя обязанным мне за одну из моих прошлых ошибок, которую я совершил, спасая твою мать.
