— Дай мне!
— Пей! — отдуваясь, откинулась спиной к дивану Рита.
Зоя припала к банке и, не чувствуя вкуса, большими твердыми кусками стала заглатывать содержимое баллона.
Она уже почти напилась, и вода стала уже почти похожа на воду, по крайней мере, перестала царапать нёбо, как Рита вдруг болезненно скрючилась, вскрикнула и, едва успев встать, зажав рот ладонью, согнувшись, поковыляла из комнаты. Через секунду со стороны туалета донеслись характерные звуки и громкие стоны.
Зоя только успела пожалеть подругу, как невиданной силы спазм поднялся от самых пяток, скрутив внутренности в тугую веревку, в голове глухо и горячо забухало, словно кто-то изнутри бил по затылку молотком, воздух выскочил наружу сразу через рот и нос. Причем вместе с только что выпитой водой.
Так же, как Рита, зажав рот, Зоя бросилась в туалет.
Рвало их долго и мучительно. До кровавых кругов в глазах, до мгновенного темного беспамятства, до полного обездвижения ломающихся в коленях ног.
Одна сидела на полу, обняв унитаз, вторая висела на раковине, упираясь лбом в выпирающий носик крана, чтобы хоть как-то удержаться на ногах.
Измочаленные и измученные, они прилегли прямо на холодный кафель пола, не в силах двинуться с места.
— Интоксикация, — прошелестела время спустя Рита. — Надо опохмелиться.
— Нет, — унимая пляшущую в глазах черноту, отказалась Зоя. — Я не буду.
— Будешь, — прикрыла веки Рита. — Иначе можем загнуться. Надо доползти до коньяка и выпить по пять капель.
— Нет, — снова отказалась Зоя.
Не вступая в беспредметный спор, Маргарита выбралась из туалета, едва сумела уцепить ослабшими руками бутылку «Московского», свинтила пробку, помогая себе зубами.
С отвращением и содроганием поднесла ко рту стакан, зажала нос и сделала три больших глотка.
— Держи! — протянула бутылку подруге.
Зоя, не поднимая головы от прохладного кафеля, еще раз отрицательно качнула головой.
— Надо, — тихо, но решительно произнесла Рита. Присела возле подруги, примерилась, ухватила одной рукой ее за нос, зажимая ноздри, а второй быстро булькнула в открывшийся рот коньяка.
Зоя, не ожидавшая такой беспримерной подлости, дернулась, захлебнулась, закашлялась и проглотила омерзительную жидкость, переполнявшую рот. Снова закашлялась, замахала руками, как заполошная курица крыльями, и очень похоже закудахтала, возмущаясь.
Рита, уже не обращая на подругу внимания, привалилась к стене и устало смежила ресницы. То ли отдыхая от непосильных трудов, то ли наблюдая за ощущениями, происходящими в собственном организме.
Откашлявшись и отругавшись, Зоя тоже затихла, снова закрыла глаза, потому что держать их открытыми не хватало никаких сил. Помещение вокруг плавно кружилось, собственное тело ощущалось незнакомым и непослушным, голову взрезала острая горячая боль.
— Господи, почему я не умерла вчера, — тоскливо вырвалось у женщины. И в этот момент она почувствовала, что выматывающая тошнота из области пупка сместилась куда-то вниз, вроде бы снова в пятки, а через пару минут испарилась совсем.
Вслед за этим стала тускнеть и остывать боль в голове.
Зоя удивленно открыла глаза, потрясла головой, проверяя себя на жизнеспособность. Ничего не отвалилось и не взорвалось. Более того, радостное живое тепло растекалось по телу, возвращая его к жизни и обновляя задавленные болью и немочью ощущения. Лицо подруги, по-прежнему недвижно сидящей рядом, порозовело и ожило.
— Ритуль, — шепнула Зоя, — ты как? Мне вроде полегчало.
— А я что говорила? — не открывая глаз, отозвалась подруга. — Надо еще по пять капель, чтобы закрепить. Давай.
Теперь уже Зоя первая отхлебнула из бутылки. Странно, но коньяк, принимаемый в виде лекарства, на сей раз не показался омерзительным. Невкусно — да, горько — да. Но когда лекарство было вкусным? На то оно и лекарство. Поэтому, проглатывая хороший глоток «микстуры», Зоя заставила себя хлебнуть еще и еще. Для закрепления чудесного эффекта.
Рита тоже выпила, поморщилась.
— Пойдем, полежим. Хорошо бы еще немного поспать.
После оздоровительных процедур в бутылке, оставленной ими в ванной, живительная жидкость едва прикрывала дно.
Они вернулись на диван, укрылись пледом. Ни та ни другая не удосужились взглянуть на часы.
Потом было еще три или четыре, а может, и больше — кто считал-то? — аналогичных пробуждения, когда их выворачивало наизнанку, когда пол и потолок менялись местами, а воздуха для дыхания катастрофически не хватало. И хотелось одного и немедленно: умереть. Потому что выносить эту пытку не было ни сил, ни возможностей. Где-то на донышке измученного Зоиного сознания жила память о чудесном лекарстве, возвращающем жизнь, и она ползком добиралась до коробки, вытягивала бутылку и жадно хлебала оживляющее средство. То же самое делала Рита. Становилось легче, они проваливались в неверный и короткий сон, чтобы вынырнуть из него потными, больными и предельно уставшими.
В одно из таких пробуждений Маргарита удивленно доложила, что коньяка больше нет, и хрипло, вымученно засмеялась:
— Ну все, теперь нам точно хана.
И началась эта самая хана. Голову терзала немыслимая боль, внутренности ежеминутно норовили выпрыгнуть наружу вместе с сердцем, руки и ноги тряслись так, что невозможно было удержать стакан с водой. И для того, чтобы элементарно напиться, требовалось невероятное усилие. Открывался кран. Одна наклоняла голову, присасываясь к носику ртом, а вторая пыталась удержать заваливающееся на бок тело подруги, чтобы та все же хлебнула воды. Потом они менялись ролями. На исходе непонятно какого заката или рассвета Рита отыскала в недрах кухонного стола пачку овсянки, зажгла газ, присев рядом на табуретку, поскольку стоять совершенно не могла.
— Зачем? — недоуменно поинтересовалась Зоя.
— Затем, — огрызнулась подруга. — Чтобы поесть.
— Нет. — Зоя зажала ладонью рот, перекрывая очередной спазм. Сама мысль о еде казалась изощренным издевательством.
— Ты думаешь, я хочу? — мрачно спросила Рита. — Но яда у нас нет, а от жажды мы точно не умрем, потому что воды — полный кран. Значит, надо выползать.
Этот длинный монолог лишил ее последних сил, она откинула взмокшую голову к стене и застыла.
Зоя, прислонившись к стене противоположной, завороженно наблюдала, как вспухает в ковшике серая овсянка, как, пузырясь и ворча, сползает она по алюминиевым стенкам на газплиту, застывая там неопрятными коричневыми пятнами.
Когда дым от сгорающего варева заполнил кухню, Рита встрепенулась.
— Чего сидишь? — угрюмо поинтересовалась она у подруги. — Не видишь, каша горит?
— Вижу, — согласилась Зоя. — Да пусть хоть все тут сгорит.
