— Что случилось-то, Виктор Петрович? — переспросил Распопов, извлекая коньячные бокалы.
— А ты посмотри, посмотри, — измеряя хозяина кабинета тяжелым взглядом вдоль и поперек, процедил гость.
Директор «Озириса» разлил коньяк, зацепил мизинцем таинственную бумажку, развернул.
Бланк медицинского центра, печать, подпись. Чья? А, доктор Голубева. Ирина Валерьевна. Хороший доктор, молодая, красивая. Такая пышечка, вся в ямочках, как булочка с изюмом. А вот что она понаписала тут между словом «Заключение» и собственной подписью? Нет бы простенько, по-русски. Какого черта эти медики до сих пор за свою латынь цепляются?
— Ну? — рыкнул гость. — Ознакомился?
— Так ведь это… Анализы, Виктор Петрович. — Распопов пытался распознать в тексте хоть одно знакомое слово. — Химия, понимаете…
— То-то я и гляжу, что химичишь ты тут вовсю! Откуда у него сифилис?
— У кого? — обмер Андрей Андреевич, уже подозревая, что по собственной надобности помощник городского главы вел бы себя скромнее.
— У мэра, у кого ж еще? Твой доктор, как его, Гена, крокодил ушастый, уколы ему ставил от гонореи. Так он все это время — ни с кем, даже с собственной женой. Курс прошел, а тут — на тебе! Подарочек! А ему через неделю в Штаты с президентом лететь. Ты понимаешь, чем это грозит?
— Виктор Петрович… — Распопов усиленно вспоминал все свои скудные познания в этой деликатной области медицины. — Но чудес-то не бывает! Может, скрытая форма была, а сейчас — выявилась…
— Я тебе покажу, скрытая форма! — заорал гость. — Развел тут антисанитарию, понимаешь! Твоя скрытая форма могла к нему в кровь одним путем попасть — через шприц!
— Виктор Петрович, да вы что, да как вы можете, — лепетал директор. — Может, ошибка? Может, перепутали? Да я сейчас доктора вызову… Анализы-то у нас анонимные, она и не знает, чья это кровь.
— Зато я знаю, — прошипел посетитель. — Зови своих вредителей!
— Катя, — выглянул в приемную Распопов, напрочь забыв о таком техническом чуде, как внутренняя связь, — пригласите ко мне Голубеву и этого, Гену, крокодила.
— Кого? — изумилась секретарь. — Какого крокодила?
— Нильского! — гаркнул из кабинета помощник мэра.
— Нильского, — повторил Андрей Андреевич.
— Нильского? — еще больше удивилась девушка. — Не помню такого. Новенький, что ли? Из какого филиала?
— О-о-о! — застонал гость, одним глотком выливая в себя коньяк. — Идиот на идиоте! Марков. Или Маркин. Или Марченко. Не помню! Высокий такой, рыжий, в веснушках. Уши как локаторы.
— А, это, наверное, Марухин, Геннадий Николаевич, — сообразила Катерина. — Сейчас вызову. Кого вы еще сказали?
— Голубеву, — свез ладонью с лица обильный пот Распопов.
— Так она уволилась. Вчера заходила попрощаться.
— Понятно, — зловеще проскрежетал гость. — Я не удивлюсь, если еще и этот крокодил уже в Ниле плавает… Значит, так. — Он поднялся, опрокинул над бокалом бутылку, дождался, пока вязкая жидкость заполнила хрустальную тару до краев, тремя огромными глотками опустошил фужер, мазнул по губам ладонью. — Делай что хочешь, хоть сам кровь сдавай, но чтобы за неделю мэр был здоров. И чтобы ни один анализ, понял, — он ткнул пальцем в грудь стоящего навытяжку Распопова, — ни один! Не показал, что у него хоть когда-то хоть что-то было! Да, — остановился он уже у двери, — смотри, если хоть кто-нибудь что-нибудь узнает, взорву здесь все к едрене матери. Вместе с тобой. И твоей шлюхой, — он кивнул в сторону приемной, — которая всем мослы свои показывает и глазки строит.
Глухо шмякнула дверь, и через мгновение под окнами директорского кабинета взревел автомобильный мотор.
— Слушаюсь, — Андрей Андреевич автоматически приложил ладонь к голове, отдавая честь руководству и принимая приказ к безусловному исполнению. Обильный холодный пот ручьями стекал по спине, проникал в ложбинку меж ягодицами и устремлялся дальше, увлажняя трусы и расплываясь неопрятными темными пятнами на седалищном шве светлых брюк.
— Дрюня, что случилось? — влетела в кабинет Катька. — Чего это он так разозлился? Залетел, да? Все они там, в мэрии, такие. По саунам и турбазам с девчонками шарятся. А потом виноватых ищут! Я однажды…
— Уйди… — простонал Распопов. — Крокодил где?
— Не знаю, — пожала плечиком обиженная Катька. — Я администратору передала, чтобы срочно нашел. Ну, Дрюня, ну чего ты так расстроился? — сменила она гнев на милость, сообразив, что у Андрея Андреевича, действительно, неприятности. — Ну ее, эту работу! Поехали домой! Я тебя приласкаю, массажик сделаю, мальчонку нашего развеселю! — И она умело провела руками по начальственному паху, возбуждая острыми коготками мужское естество.
Естество мгновенно отозвалось, заставив владельца затуманиться взором и со всей силой прижать к себе девушку, тараня сквозь собственные брюки и ее юбку худенькое бедро. И Катька уже ловко начала распускать узел модного галстука, второй рукой продолжая настойчиво шарить по напрягшемуся разгоряченному причинному месту, и Распопов, мгновенно обсохнув от давешнего осклизлого пота, задышал ей в ухо горячо и тяжело, повернул ее задом, пригнул к столу и стал спешно расстегивать брюки.
Дверной колокольчик, тренькнув два раза, возвестил о чьем-то приходе. Катька дернулась. Андрей Андреевич, недовольно выругавшись, еще плотнее прижал ее голову к столешнице, стянул колготки вместе с трусиками.
Звонок тренькнул еще раз, одновременно с ним загомонили сразу два телефона — секретарский в приемной и мобильный на столе, и в довесок к этим непереносимым и таким несвоевременным звукам кто-то оглушительно и грубо затарабанил в дверь. Кажется, даже ногами.
— Спроси, кто там, — скомандовал директор секретарю и чуть отодвинулся в сторону, давая ей встать и пройти. Сам, впрочем, не стал застегивать брюк, надеясь на скорое продолжение прерванного удовольствия.
— Кто? — хрипло выдавила Катька в микрофон.
— Директор на месте? — начальственно рявкнул динамик. — Открывай!
— Принесли тебя черти! — сплюнул Распопов, мгновенно признав голос известного депутата и постоянного клиента «Озириса». — Опять, что ли, заразу подхватил?
На самом деле, не проходило месяца, чтобы народный избранник, любвеобильный и шумный, не приносил «на конце», как он сам всегда радостно шутил, очередной подарок от очередной красотки. Депутата такое положение дел совершенно не смущало, напротив, свои визиты в «Озирис» он почитал чуть ли не главным показателем своей мужской состоятельности и неотразимости. Поскольку же годочков народному избраннику было уже немало, хоть еще и не много — дума торжественно готовилась к его шестидесятилетнему юбилею, то свое молодеческое ухарство вице-спикер всячески лелеял и пропагандировал, полагая, что для избирателей его беспримерная удаль — главный козырь безусловной верности состоявшегося выбора и залог предсказуемости выборов предстоящих.
