И Лев Давыдович Черный, вымещая ярость на грязных ступенях, потопал вниз.
— Лева, — хотела было остановить его женщина, но голос подкачал. Вместо слов вырвался сип, и Рита махнула рукой, дескать, ладно. Как вышло, так и вышло.
Сбросила одежду, щелкнула кнопкой пульта, взывая к жизни телевизионные голоса, мигом заполнившие пустоту квартиры и создававшие иллюзию присутствия хорошо знакомых людей, вжалась в уголок дивана, уткнув лоб в ворсистую подушку.
А может, и вправду, все бросить? Наплевать и забыть? Пусть живет Андрей Андреевич спокойно. В конце концов, она уже доказала себе, что все может сама. У нее — новая жизнь. Новые знакомые. Новая работа. И Лева… Пожалуй, она все время сама себе врет, что ничего не испытывает к этому мужчине. Пожалуй, она даже немножко влюблена. Чуточку. Капельку. И может быть, то самое чувство опасности, которое возникает в его присутствии, это как раз сигнал того, что она просто боится влюбиться по-настоящему? Умный, сильный, красивый. Ей такие всегда нравились. И что ей до того, чем он занимается? Бизнес в России — штука изначально опасная. Был бы бандит, сидел бы в тюрьме. А так… Разве она не наблюдала, с каким уважением относятся к нему люди? Причем самые известные и достойные в городе… Достойные? Ну да. Ежели достоинство измерять должностями и состояниями…
«А что ж ты хочешь, — спросила она себя, — чтоб мужик был состоятельным, при деле, сильным и умным и при этом — честным?»
Хочу, да. Но так не бывает…
Вот Распопов… Что он будет делать завтра? После всего? Напьется? Естественно. А потом, когда протрезвеет? И поймет, что нищий? Как он будет жить? Он же ничего не может. Ничего! То есть она своими руками роет ему могилу? Но ведь она сама и сделала его таким! Разве он виноват, что рухнула страна, которой он мечтал служить и честно служил? Разве его вина, что она сумела приспособиться к обстоятельствам, а он нет? Разве не она взвалила на себя весь груз по обеспечению семьи? А может, если бы она была чуть послабее или — поумнее? То есть не превратилась бы в рабочую лошадь, а, наоборот, демонстрировала бы свою беспомощность и показывала бы, что вся надежда на него — мужчину? Не зря говорят, сила женщины — в ее слабости. А ей для понимания этого не хватило ни ума, ни мудрости, ни терпения. Результат налицо — семьи нет, сын за границей, а она строит козни, чтобы уничтожить и без того слабого человека. Вместо того чтобы пожалеть.
Пожалеть?
А он ее пожалел, когда выкинул из дома, с работы — из жизни! — как шелудивого котенка! Как старый половик, не забыв напоследок вытереть ноги! Жалел, когда она не могла спать, потому что ноги и руки, обездвиженные неподъемными «челночными» сумками, ныли так, что спасение было одно — упаковки анальгина и стоны в подушку? Куда там! Как суслик сопел рядом, да еще обижался, что она не отзывается на его сексуальные призывы. Бурчал, что она там в своих поездках любовника завела, потому и муж побоку. Терпела ведь? Терпела. Возражать и убеждать — сил не было. Задыхаясь от боли, уступала, а когда у нее прорывался стон, Распопов думал, что это она от страсти… И потом, сыто отваливаясь и уже засыпая, довольно бормотал: «Ну вот, а ты не хотела, лучше законного супруга все равно никого не найдешь».
Да, конечно, Распопов — сволочь. Но и она не Господь Бог, чтоб определять его судьбу. Узнает сын, что она мужа и отца по миру пустила, что скажет? Какие слова для матери найдет?
А что он ответил, когда она ему на Андрея пожаловалась? Всего сказать, понятно, не могла, стыдно, как такое ребенку поведать? Но ведь Вадик и не расспрашивал ни о чем. Отмахнулся. Типа, вам о душе думать пора, а у вас там — мексиканский сериал. И поспешил попрощаться.
И все равно. Сделает она все, что задумала, а как потом с этим жить? Когда-то давно, по молодости, ей один пожилой человек фразу сказал: «Спокойно спит обиженный». Она тогда как раз с Андреем поссорилась и в парке на скамеечке ревела… И действительно, обиженной жить проще. Чем обижать самой. По крайней мере совесть не мучает. Да хрен с ним, с Распоповым! Пусть живет! Пока все накопления не проживет. Как там в Писании? Каждому воздастся по делам его?
«А Зойка?» — вдруг пришла неожиданная мысль. Она — как? Ведь только-только просыпаться начала, женщиной себя ощущать стала. Если она, Рита, сегодня предложит ей все бросить, та, конечно, сразу согласится. Не раздумывая. Какой из нее боец? А Зое, слабой, сомневающейся, всего на свете боящейся, ей обязательно нужно почувствовать себя победительницей. Обязательно! И она, Рита, втравившая подругу во всю эту эпопею по справедливой экспроприации, выходит, не имеет права в одиночку выйти из игры. Потому что не имеет права бросить Зойку. Значит…
* * *
— Значит, так, — Карелин отдавал указания голосом тихим и четким. — Колесо починить, машину отогнать по адресу… — Он вопросительно взглянул на Зою.
— Не надо, — запротестовала она. — Я сейчас на такси доберусь. А завтра с утра мастера с автосервиса привезу, все сделаем. Ничего, если она ночь тут постоит?
— Маргарита Романовна, — Карелин делано обиделся. — Вы мне что, не доверяете? Могу я подвезти до дома понравившуюся гостью? Я, может, это колесо час расковыривал, чтобы такую возможность иметь.
— Вы? Час? — Зоя вдруг почувствовала, как поплыли перед глазами близкие ясные огни «Ладушек», вытягиваясь в светлую трубу, которая сама по себе, без всяких усилий, вдруг посерела, съежилась и распалась на мрачные кубы домов, шершавые куски стен, меж которыми выявился блестящий черный автомобиль. В ушах хлопнуло, зашипело, и какие-то далекие фигуры, замаячившие в прозрачном прямоугольнике просвета, угрожающе повернулись к Зое. Из-за расстояния она не различала лиц, но по тягостной дырке, образовавшейся на месте исчезнувшего вдруг сердца, твердо поняла: они. И они снова пришли за ней.
— Рита, что с вами? Господи! — Карелин подхватил заваливающееся тело и усадил в машину. — Врача. Врача позовите!
— Не надо врача. — Зоя с силой провела ладонями по лицу, словно освобождая его от темной липкой паутины, мешающей дышать и видеть. — Отвезите меня домой.
— Вы уверены? — Карелин тревожно вглядывался в ее глаза. — Вы так побледнели.
— Ничего, пройдет. Просто устала очень. И перенервничала.
— Перенервничали? — Мужчина удивился. — А мне казалось, вам было хорошо.
— Да нет, не здесь. Раньше. Днем. На работе. А сейчас. Машина, колесо, вспомнила… — Зоя окончательно смешалась, вдруг испугавшись, что чуть не выболтала тайну, и замолчала.
— Рита, — Карелин накрыл теплой сухой ладонью ее скрюченные пальцы, которые она, не ощущая боли, терзала и ломала, — может, воды?
— Воды? — Женщина с усилием вспомнила, что означает это слово, и вмиг почувствовала наждачную сухость во рту и невесть откуда взявшийся острый привкус железа. Тут же щекотно и остро засаднила шея, словно в нее снова ткнулось холодное острие ножа. — Да, воды…
Карелин достал из бардачка маленькую бутылочку, синий пластиковый стакан. Плеснул минералки, протянул Зое.
